Арт-хаус-эссе-муви или Черный ящик монгольской литературы

Среди участников конференции по круговым танцам был монгольский писатель Дамдинсурен Урянхай. По-английски – Uriankhai. По-якутски – Уранхай. Не только это обстоятельство послужило поводом для интервью. Поскольку я не читала ни одного произведения монгольской литературы, то очень хотелось поговорить о монгольской литературе – чем она живет, какие там тенденции, как она себя чувствует в современном мире.

Монгольский классик с якутским именем выглядел самой колоритной фигурой на конференции. Серебристый халат-дэли, длинные седые волосы, серебряные кольца и браслеты. Для того, чтобы быть пожилым, он выглядел очень смело. Для того, чтобы быть молодым вид его был архаичным. Такое вот противоречивое впечатление от первого знакомства в столовой, где Урянхай на ломаном русском дал понять, что не против интервью, но вряд ли что получится. Он замахал рукой, жестами показывая никудышность своего русского.

Вспоминая свою поездку в Улан-Батор, где монголы старшего возраста русским владеют свободно, решила, что притворяется. Мало ли, какие могут быть на то причины у человека творческого. Зная, что настроение у художников переменчиво, нагрянула к нему в номер. Писатель читал на диване книгу. Мне показалось, что книга на русском. Но возможно она была на монгольском. Опять вспомнила поездку в Улан-Батор, где вывески на кириллице выглядели приманкой-обманкой, когда все легко читается, но ничего не понимается.

Надо было сразу спросить у писателя – почему монголы не переводят свою литературу на русский? Многие из них владеют русским. Придумать монголо-российский проект, выиграть грант и издать для русскоязычного читателя романы не только про Чингисхана, но и про современного монгола. Про человека, который продал своих лошадей и баранов, приехал из аймака в город, поставил юрту на окраине Улан-Батора и живет в надежде на лучшее. Жизнь на окраине Улан-Батора выглядит совсем не живописно, как в степи. Своими глазами видела, как вдоль трассы пылятся юрты уже не гордых кочевников, а жителей городских окраин. Какая она монгольская мечта? Вот об этом надо было спросить у Урянхая. Но как всегда нужные вопросы приходят потом.

Про Чингисхана сразу решила не спрашивать. Эта тема может отнять много времени, и, наверное, поднадоела монголам. Хотелось говорить о литературе. Тем более, в центральном книжном магазине Улан-Батора видела витрины с книгами монгольских авторов. Чем-то похожи на наши якутские – по оформлению, по лицам на обложках, опять же кириллица.

И вот он подходящий момент. Но писатель опять начал шутливо отмахиваться. Мол, давайте просто поговорим, не для печати. Он качал головой и хитро улыбался. Я опять подумала, что притворяется. Специально коверкает слова, чтобы не лезла с интервью. Может, устал? Устал от славы, от жары наконец. Накануне участники конференции ездили в 34-градусную жару на Ысыах Олонхо в Орто-Дойду.

Хорошо, давайте поговорим просто так, – теперь уже притворяюсь я. Мое любопытство к загадочному человеку в серебряных украшениях тем сильнее, чем невразумительнее он изъясняется. Кажется, что передо мной поставили черный ящик, в котором скрыты лучшие монгольские книги. Надо открыть этот ящик, разгадать эти книги.

Спрашиваю, что он читает. Писатель переспрашивает. Показываю взглядом на книгу в его руке. Из его слов делаю вывод, что это книга русского автора. Чувствую, что оторвала его от увлекательного чтения. Надо же так. Приехать за границу, на международную конференцию и лежать в гостинице с книжкой…

Интересуюсь, почему он не выступил на конференции. Оказалось, что доклад подготовил, но в последний момент передумал. Сказал, что его выступление все равно никто бы не понял. Соглашаюсь про себя и думаю, что для него эта конференция лишь повод. Повод побывать в новых местах, получить впечатления для творчества. Он даже ысыах толком не посмотрел, осуохай не водил. Сказал, что лежал на поляне, отдыхал, жарко было. Счастливые они, эти писатели и поэты…Разве кто их осудит за это? Он может что-то более важное получит, лежа на траве и глядя в небо.

О чем ваши произведения? – спрашиваю, еще не решаясь вынуть диктофон. Понимаю, что это нарушит наш договор. Писателю было бы проще станцевать, чем ответить на этот вопрос на русском. Я жалею о вопросе и потихоньку начинаю нервничать. Он же учился в Москве. Сначала в экономическом вузе, потом на курсах в Литинституте имени Горького. Об этом писатель сообщил довольно четко.

– Вы же в Москве учились… Читали, наверное, книги на русском, разговаривали?

– Да, да…Читаю хорошо, пишу хорошо. А говорю совсем плохо, – он задумывается. Вижу, что хочет рассказать мне о творчестве. Подбирает мысленно слова. Я пытаюсь представить, о чем он пишет. Исторические романы? Вполне может быть. Весь его облик говорит о том, что он ни за что не хочет расставаться с той Монголией, которую знает и любит мир. Степь, юрта, кочевник на коне. Миру интересна такая Монголия. Все, кто отправляется в Монголию, отправляется именно за этим. Недавно на одном из наших сайтов писали, что певец Саарын на гастролях в Монголии попросил, чтобы его отвезли на ночлег в юрту.

Мир не особенно интересуется урбанизированной Монголией. А может, мир ее просто плохо знает?

– Наша действительная жизнь показана… в таком парапсихологическом жанре, – наконец говорит писатель и начинает рассказывать о своей пьесе. Я с трудом его понимаю, еще меньше понимаю, что такое парапсихологический жанр. Но название пьесы интригует. «Сон теленка».

Если я правильно поняла Урянхая, то действие пьесы происходит во сне теленка. Интересный ход. Сон дает большой простор для фантазии. А тут еще теленок. В общем, есть где развернуться.

Честно говоря, я немного запуталась в сюжете. Скажу лишь об общем посыле. Прежде, чем забивать теленка и корову, жеребенка и кобылу, задумайтесь. Загляните в себя. Если ничего не увидели, кроме желания сытно поесть и купить себе новую шмотку, то посмотрите в глаза теленку, корове, жеребенку, кобыле. Не презирайте животное. Оно не только для желудка. Глаза теленка могут о многом рассказать…

– Эта пьеса о любви, – сказал писатель после того, как мучительно долго пытался донести до меня все перипетии пьесы.

Человек в ней на заднем плане. Он присутствует, как невидимое зло, которое живет по инерции и действует по привычке. Главная привычка – есть, спать, быть в телесном комфорте. Это я сама додумываю. А писатель жестом показывает на потолок, где «в небе летает душа теленка, убитого теленка, нет, забитого», подбирает он точное слово. Он кажется боится произносить неточные по смыслу слова. Видимо, из-за этого так мучается с русским.

Все, что происходит с душой теленка – это сон, явление потустороннее, где теленок встречается с матерью-коровой и между ними происходят диалоги. Я кажется начинаю понимать урбанизированного монгола, которому не стыдно рефлексировать и комплексовать по поводу забитого теленка, зарезанного барашка. Для него этот акт становится актом философского осмысления, а не повседневной бытовухи.

– Жизнь стала слишком физиологична, приземленна, – говорит Урянхай, а я достаю диктофон. Писатель не обращает внимания и продолжает говорить, произнося какую-то очень продвинутую фразу. Арт-хаус-эссе-муви. Про арт-хаус я, конечно, слышала. Эссе-муви сбивает меня с толку. Переспрашиваю – что это? И почему вместе с арт-хаусом? Один жанр? Теперь он плохо понимает меня.

Но я уже не нервничаю. Диктофон хоть и работает наполовину впустую, но успокаивает меня. Писатель не против, чтобы его записывали, публиковали. Он понял, что сопротивляться бесполезно. А я хочу понять, что такое арт-хаус-эссе-муви? Когда он говорит про режиссера Баатара, который ставит в театре его пьесы, то догадываюсь, что это жанр театральной постановки.

– Баатар – молодой режиссер. Он ставил мои пьесы и хочет поставить «Сон теленка» в театре абсурда. Сейчас кино снимает, – говорит писатель.

Здесь я опять вспоминаю Улан-Батор. Как мы ходили на презентацию документального фильма Баяра Банзрагча, который приезжал для съемок в Якутию. В фойе монгольской филармонии был фуршет. Было вино и шампанское, были богемного вида люди, явно из кинотусовки. Кто-то из них, наверное, снимает арт-хаус. Но монгольский арт-хаус скрыт от нас за всеобщей привычкой видеть только монгольское этно.

Мое любопытство нарастает, вместо того, чтобы утухать. В диктофоне разговора – кот наплакал. Но интуиция подсказывает, что арт-хаус-эссе-муви на монгольском материале, это должно быть круто. Монгольский театр абсурда, где главным героем выступает теленок, а происходящее на сцене – сон животного, такое надо увидеть.

Я уверена, что все это естественно и органично. Как естественно и органично протяжное монгольское пение под сопровождение электрогитары. Или как инструментальная музыка, где нет ни одного монгольского инструмента, органично передает монгольский дух. Дух молодых монголов, живущих в городах, но не перестающих чувствовать себя кочевниками. «Городские номады», «Современные номады», «Городские легенды»… В центральном книжном Улан-Батора я купила диск с такими композициями.

Монгольская музыка поглощает и завоевывает сразу. А вот литература…Неблагодарное дело судить о литературе с чьих-то слов. Пусть даже со слов талантливого, известного писателя и поэта, обладателя престижных премий, но раскрывшего свой талант не на русском языке, а на родном. Но я продолжаю его пытать на русском. В ответ получаю фразы и слова, которые надо самой разгадать и раскрыть. Иначе ничего не получится. Не получится понять дух современной Монголии. А ведь именно это мне было интересно в поездке и именно это пытается передать Урянхай в своих романах, пьесах и стихах.

– Монгольская молодежь хорошо читает своих писателей?

– Бытовые, любовные, лирические темы и жанры читают. Остальное трудно. Потому что там авангардизм, трансавангардизм. Некоторые мои пьесы изучают критики, – говорит писатель. Можно догадаться, что молодежь не слишком жалует творчество Урянхая. Как всегда, что интересно критикам, то мало интересно массовому читателю.

Тут между нами вырастает фигура, призванная прояснить и обозначить главное. Нет, даже две фигуры.

Сначала появляется англичанин. Европеец широко шагающий по планете, с широкими взглядами и бесконечным выбором. Из всего, что предлагает мир, он выбирает чудеса Востока. Урянхай называет это «миракль». «Чудо» в переводе с французского. Чем больше людей разных национальностей притягиваются к какому-то явлению, тем прозрачнее оно становится для мира. Англичанин Саймон Викхамсмит переводит для мира стихи Урянхая. Он видит в них миракль.

«A distant center» – «Отдаляющийся центр» или «Отдаленный центр» называется поэтический сборник.

– Он очень интересный переводчик. Он лама. Учился в Индии, в Дарамсале у Далай-Ламы, – русский Урянхая становится лучше. Он вдохновлен. Ему интересно говорить об этом мире, где буддийские мудрецы и мыслители творят чудеса. Посвятив меня в некоторые подробности о секте красных, которые могут жениться, Урянхай представляет вторую фигуру. Главную фигуру.

– У монголов есть знаменитый человек Данзажалцапа. Буддийский врач, мыслитель из секты красных. Он мастер по чудесам. В высокой степени медитирующий. Он превращает воду в водку, – конечно, этот миракль рассчитан на таких, как я. Подобные чудеса на массы действуют безотказно. А вот процитируй нам изысканную восточную мудрость – не каждый оценит.

Саймон оценил. Англичанин пока учился у Далай-Ламы, прочитал на тибетском  произведения Данзажалцапа. Они так запали ему в душу, что он захотел прочесть то, что не переведено на тибетский. Саймон начал изучать монгольский. Пока изучал, наезжал в Монголию, знакомился с творческим людом.

– Потом он увидел меня, познакомился и решил перевести мои стихи, – писатель протягивает мне книгу в мягкой черной обложке. 116 стихотворных страниц на английском. Понимаю, что черный ящик с монгольской литературой обернулся для меня этой черной книгой.

Дома со словарем перевела аннотацию. Саймон пишет, что «Урянхай – это особый, непохожий на других голос монгольской литературы. Он реформировал монгольскую литературу и развил ее в соответствии с собственной метафизикой. Урянхай – один из тех, кто основал литературное движение Бишуби».

Об этом Бишуби сказал мне сам писатель. Видимо, это Бишуби роднит Урянхая с буддийским ламой и английским переводчиком.

– Бишуби – это синтез монгольской и европейской, восточной и западной литературы. Образы и мысли приходят во время практики медитации. Тогда посещает вдохновение, Будда и Тэнгир…- говорит писатель, добавляя, что это не традиционная монгольская поэзия, а скорее, постмодерн.

Я не хочу ломать голову над тем, как все это соединяется – Будда, Тэнгир, постмодерн…Когда логика бессильна, на помощь приходит миракль. Красивое французское слово, смысл которого так богато и разнообразно раскрывается на востоке.  Иначе не отправлялись бы туда европейцы.

Questions…
A question –
A whirlpool inside,
Opposition outside –
A river bend…
A ring in treetrunk…
A sandstorms swirl… -
The briefest Confusion,
Is stopping the Vehicle!
A question –
A whirlpool inside,
Opposition outside –
An ocean bend…
a ring in a nucleus…
a swirl of stardust…-
the loudest Silence,
awakening stillness!

Стихотворение, выдернутое наугад из поэтического сборника. Единственное, что можно материализовать здесь из творчества члена Монгольской Академии наук, лауреата премии Союза писателей Монголии, лауреата престижной премии Болор Тцом Дамдинсурена Урянхая. К сожалению, на русском языке поисковик не выдает ни одной строчки из его творчества. У вас есть возможность перевести и понять, что такое Бишуби и чем оно привлекло Саймона Викхамсмита.

Елена ЯКОВЛЕВА.  Якутск.