Черчиллю приписывают слова: кто в молодости не был революционером – у того нет сердца, кто в старости не стал консерватором – у того нет ума. Этот афоризм очень точно характеризует нашего героя Дашняма ЛУВСАНДАМБУ, который в эти дни гостил в нашей республике. Он приехал из Улан-Батора вместе с супругой по приглашению Министерства культуры и духовного развития республики. Дашням Лувсандамба наряду с соратниками из Якутии и других евразийских республик является учредителем Международного Фонда исследования Тенгри. Он – доктор философских наук, президент и профессор Академии народных традиций Монголии, председатель совета исследовательского общества “Эш Тэнгэр” (Монголия). Кроме этого наш собеседник – поэт, писатель и гражданин своей страны.

— Господин Лувсандамба, Вы впервые в Якутии?

— Да, я здесь впервые. Мы с женой всегда мечтали побывать на вашей земле, познакомиться с культурой якутов. Многое знаем и слышали о вас, но увидеть своими глазами – это лучше, чем тысячу раз услышать.

— А в России были?

— Я же учился в Москве, в институте международных отношений в 1961-67 годах. В 1980-м поступил в аспирантуру. Я экономист-международник.

— Только что общалась с Вашими земляками искусствоведом и модельером, и появилось ощущение, что разговариваю с бывшими соотечественниками по СССР. Возможно, потому что хорошо говорите на русском. У Вас есть такое ощущение — общего советского, социалистического прошлого?

— У нас нет такого ощущения общности с СССР. А вот родственность с вами чувствуем. Так же, как с бурятами, тувинцами, калмыками, как с народами, с которыми нас связывает историческое родство с древних пор.

-Ваши впечатления?

— Огромные впечатления. Сегодня встретили солнце на Ысыахе. Очень много общего у нас. Почитание огня, солнца, коня, очищение через огонь. Мать Земля, Отец Небо – это все нам понятно.

— Вы, конечно, обо всем этом знали?

— Знал. Очень много у вас сакральных традиций осталось, и это прекрасно. Единение с природой – это самый правильный путь. К сожалению, человечество развивалось по другому пути — разрушения, захвата, наживы. Такая философия. А у вас — сберечь, сохранить, приумножить.

— Ваши скотоводы-кочевники до сих пор живут в единстве с природой…

— У нас основная идеология – буддизм. Но монгольский буддизм связан с нашим пониманием природы. На этой почве он развивался в Монголии. Очень многое брали от шаманизма и народных традиций. В буддизме самое главное – внутреннее очищение и идея того, что человек не один раз живет. Это очень хорошая идеология. Ведь каждый хочет родиться еще раз. Вместе с народными традициями это помогало жить духовно и оставаться человеку человеком. У нас и у вас принято сохранять тесные родственные отношения, а в других странах, если достиг 18 лет, то живешь своей жизнью. Индивидуализм они выше ставят.

— Вы сами откуда родом?

— Я из центральной Монголии. Родился и вырос Рахангарском районе в скотоводческой семье. Это в 90 км от Каракорума.

— В юрте жили?

— До поступления в МГИМО жил в юрте. В школу ходил в центре аймака, а в начальную школу мы верхом на коне ездили.

— Самостоятельно?

— Конечно. С пяти лет мы уже обучены ездить верхом. А в 8 лет, когда в школу идешь, ты уже всадник. Мы едем в школу, привязываем рядом коня, занимаемся и потом обратно. Примерно 10-15 км. Зимой в интернате живем.

— Почему выбрали Москву и институт международных отношений?

— Мой старший брат там учился. Ему сейчас 84 года. Он работал дипломатом, в комитете защиты мира, в Москве работал.

— Наверное, родители повлияли на ваш выбор?

— Они очень мало знали о России, не то, что о МГИМО. Нас тогда государство отправляло учиться. Вакансии получали от СССР. Когда я оканчивал школу, там учились только дети чиновников и высокопоставленных людей. Была очень сильная критика. Поэтому в год моего окончания школы и в последующие два года отправляли детей из  скотоводческих семей, так я и попал. Очень многие не выдержали, отсеялись с первого курса. Улан-баторским, окончившим русские школы, было проще, чем нам.

— Ваши родители — скотоводы-кочевники?

— Да. Отец умер, когда мне было 13 лет. Мама одна подняла нас с сестрой и братом.

У нас кочующие юрты в аймаке — по две-три юрты недалеко друг от друга находятся. Лошади, бараны, крупный рогатый скот, козы — все это у нас было.

— Не испытываете ностальгии по такой жизни?

— Сейчас, наверное, не смогу так жить. Зимы у нас холодные, а скот в основном на подножном корму. Сена почти нет, поэтому целыми днями надо быть с ними на пастбище. В детстве мы так и делали – на зимние каникулы шли на пастбище и сидим на скале, смотрим, как пасутся стада.

— Не могу не спросить о Чингисхане. У всех монголов одинаковое отношение к нему? Или это спорная фигура?

— После 1990-х годов Чингисхан у нас стал кумиром. Но очень многие люди о нем знали понаслышке. В монгольской истории тема Чингисхана была запретной. Русские ученые его ругали, и мы воспринимали его так, как представляла его российская наука. Сейчас Чингисхана изучают. А мнение русских исследователей только-только начинает меняться.

— Наверное, были отдельные люди, которые не боялись о нем говорить?

— У нас не было возможности ни говорить, ни читать о нем. Но внутри каждого это было – его имя и личность. Мы в социалистическое время отметили его 800-летний юбилей. Нам удалось это сделать и тогда мы очень обрадовались. Стихотворение нашего народного поэта о Чингисхане прочитал каждый. Ему удалось в 1962 году написать о Чингисхане.

— Все-таки были смелые люди…

— Его потом репрессировали немного. Никаких наград, званий он не получил, но позже оценили его заслуги.

— Тогда СССР полностью контролировал страну?

— Во власти сидели монголы, но вся политика диктовалась из Москвы.

— Это были люди, идеологически обработанные Москвой?

— Да. Проверяли их, но на самом деле это трудно сделать. Как проверить духовный мир человека…

— В 1990-х годах, когда началась ломка системы, молодежь не обвиняла старшее поколение за то, что поддались политике СССР?

— Как раз демократическое движение строилось на критике. В 1990-м году правительство сдалось демонстрантам, добровольно ушло в отставку, и начались демократические преобразования. Молодые демонстранты объявили голодовку. Такого вообще не было в политической практике Монголии.

— Крупные были демонстрации?

— Сто с лишним тысяч человек вышли на улицу. Разные движения были. Демократическое движение, Социал-демократическое, Движение национального прогресса, студенческое движение. Потом эти движения соединились и создали большую политическую силу. Советский Союз тогда распался. Ельцин уже был у власти, но с Горбачевым они еще боролись, и не до Монголии было.

— События в СССР, перестройка все это отозвалось на вашей стране. И вы ощущали эти масштабные перемены…

— Тогда они уже ничего не могли сделать. Монголия попросила Горбачева вывести советскую армию из страны. Он сказал, что выведет, а мы просили, чтобы это было сделано быстро. В очень сжатые сроки он армию убрал.

— Монголы обрадовались?

— Конечно, обрадовались.

— А Вы?

— Я был одним из лидеров этого движения и организатором демонстраций. У меня было Национальное движение Монголии. Потом из этих движений мы создавали партии, и Монголия стала многопартийной.

— Какой была ваша основная идея?

— Получение полной политической независимости и развитие демократических начал.

— Насколько сильным было противостояние с властью?

— Они уже сдавались. Они немного сопротивлялись, критиковали нас, но тогда сразу объявили голодовку. А параллельно в Румынии без суда расстреляли Чаушеску. Мы собирали подписи в поддержку демократических преобразований – за один день около 10 тысяч собрали. Отставка правительства, многопартийная система, изменения в Конституции, обнародование наших долгов перед СССР, которые были засекречены. Такие у нас были цели.

— Долги большими были?

— Очень большими, но расплатились.

— А на какой почве эти движения возникали? В каких кругах?

— Разные люди участвовали – ученые, преподаватели, в общем, интеллигенция, рабочие. В то время я был начальником отдела в Институте научно-технического прогресса. Мы всегда нелегально критиковали политику, особенно, советское влияние на нашу внутреннюю жизнь. Мы не были свободны идеологически. В первую очередь это чувствовала творческая интеллигенция. Для меня, например, это было самым главным. Я как поэт и писатель, не ощущал себя свободным.

— Не печатали?

— Надо постоянно думать, как писать, а это же трудно. Я сейчас смотрю и вижу, что это были невинные произведения. Но они читали по-другому. Между строк. Когда описываешь природу, природные явления — они же очеловечивают все. Если гигантская скала стоит, то сразу подозрение — это кого он имеет в виду?

— Углядывают Чингисхана?

— Может, он о Чингисхане пишет, а может, какого-то начальника подразумевает. Запрещались разные приемы, особенно, связанные с мистикой, аллегорией.  Социалистический реализм игнорировал все это. А какая поэзия без этих вещей, особенно, без мистики.

— За сравнительно короткий срок людей так обработали и запугали. Вы ведь под влиянием СССР оказались не так давно?

— С 1921 года.

— Но вы народ самодостаточный, с таким историческим прошлым. Неужели генетическая память монголов не сопротивлялась коммунистической идеологии?

— Это очень сложный вопрос. Большевики что сделали? Сначала расправились с интеллигенцией, потом ломали и искажали историю монголов. В 1920-х годах были репрессии. Более 20 тысяч людей были уничтожены. Даже председателя правительства Монголии расстреляли в Москве в день нашего национального праздника. Каждый год в этот день в Москве расстреливали одного из монгольских деятелей. Это было с 1937-го до 1940-х годов. У вас то же самое было. Сталин спросил, сколько у вас лам. Узнав их количество, он дал задание сократить их численность. Истребили всех поголовно. Даже тех, кто убежал, нашли и уничтожили.

Отобрать у китайцев монголов — такая была геополитика. Только начиная с 1960-х годов у нас появилась своя интеллигенция.

— До этого времени была духовная интеллигенция?

— Не только. Была чингисхановская династия, которую поголовно истребили.

— Как ее распознавали?

— Они же в основном были во власти – нойоны улусов. Известные люди. Феодалы. Была политика уничтожения элиты, а потом через рабфаки и прочее сделать революционеров элитой.

— А они своих и давили?

— Но потом их самих репрессировали и расстреливали.

— Какие статьи предъявляли Чингисхановским потомкам?

— Они феодалы, богатые. Все политическое управление находилось в руках Чингисхановской династии. Потом многие люди скрывали родственные связи с этой династией. В основном сейчас остались потомки по женской линии, а по мужской линии почти не осталось. Только во Внутренней Монголии есть.

— Говорят, что по всему миру есть носители гена Чингисхана?

— В Таджикистане есть потомки его сына Угедея.

— Вы изучаете его личность?

— Я написал историческую книгу об отце Чингисхана Есугей-богатыре. Кроме этого написал художественное произведение “Мудрый хан Есугей”.

— А по каким источникам исследуете его личность, кроме “Сокровенного сказания”?

— Письменные источники были с XVI-XVII веков. Их писали чингисхановские нойоны из его династии. Это на старо-монгольском языке, а сейчас на кириллице издали 30 томов этих исторических произведений. Там в основном сведения о Чингисхане, включая “Сокровенное сказание”.

— В какой стране живут сегодняшние монголы?

— После 1990-х годов Монголия стала открытой страной. И теперь не только наши вечные соседи Россия и Китай наши партнеры, но появились и третьи. Это Европейский Союз, Япония, США, Южная Корея… Со многими странами общаемся и сотрудничаем на разных уровнях. Очень много монголов учится, работает, живет за рубежом. В Южной Корее монгольская диаспора сейчас составляет около 30 тысяч человек. В США — около 10 тысяч.

— Люди эмигрируют?

— Это трудно назвать эмиграцией, потому что многие уезжают временно. Большинство потом возвращается. Условия у нас меняются, самосознание у монголов повышается, и живущие за границей тянутся на родину.

Сейчас другой порядок и в экономическом, и в политическом смысле. Скорее, капиталистический, но переходный период продолжается. Основную долю хозяйства у нас занимает частная собственность. 85% находится в частной собственности. Люди работают на себя и свою компанию, поэтому работают много.

— Вы человек разносторонний — писатель, исследователь, экономист, общественный деятель. А основная деятельность?

— Писательская деятельность – это как хобби. Но в то же время, это неотъемлемая часть моей жизни. После окончания института я работал в комитете по внешнеэкономическим связям, потом в министерстве внешних отношений. После 1990-х перешел в частную сферу в области образования — создал первый частный университет в Монголии. На его базе, присоединив другие вузы, я организовал в 2005 году Академию монгольских традиций. Она занимается исследовательской деятельностью в области менталитетных сфер монголов. Я работаю в трех университетах.

— На Ваш взгляд, самая большая проблема монгольского общества?

— Монголия — это молодежная страна. 75% населения –  молодежь до 35 лет. Поэтому страна очень подвижная. Молодежь может шокировать, она гуляет туда-сюда. Когда страна открытая, то это тоже создает проблемы. Влияние внешнего мира отражается прежде всего на процессах умственного развития, а потом уже  физического. Все открытые развивающиеся страны ощущают такой прилив элементов культуры – через Интернет и телевидение, который можно принять, а можно не принимать. Люди гоняются за частной собственностью и теряют традиции. Изменения не только очень резкие, но и очень широкие, охватывающие разные сферы жизни.

— Может, это больше проблема отцов и детей, когда старшее поколение не понимает молодых…

— У нас старшее поколение, а это люди выше 60 лет, составляет 5-6%  от всего населения. Раньше было такое же соотношение, но их влияние было очень сильным. А после 1990-х годов это влияние ослабло. Свободная, самовольная молодежь живет по своим правилам. Но они — дети из молодых семей. Их отцов и матерей тоже воспитывать надо. Им тоже надо становиться, как монголам и  носителям культуры своей страны.

Елена Яковлева,  Якутск