(Из материалов  IV-й Международной научно-практической конференции «Тенгрианство и эпическое наследие народов Евразии: истоки и современность», 09-10 октября 2013г., Улан-Батор, Монголия)

Несколько лет тому назад, когда из Средней Азии вернулся первый луч экспедиции „Прародина”(1), кто-то спросил меня „Зачем это нужно?” – „Чтобы понять Божьи планы и намерения”, – сказал Johannes Saresberiensis в XII веке о миссии написанной Истории (Historia Pontificalis, ок. 1164 г.). Вот так. Кому нужно Болгарское начало, понимаемое как древнее бытие, присутствие или просто судьба во всей ее событийности? Начало как философский ключ к будущему. Мы уверены, что это нужно не тем, кто думают от „одной грядки до другой”, кто бормочут одно и то же, сидя на старом, потрошенном кресле истории, и кто по старой привычке объ являют великими людей низкого роста, сеющих агрессию и разрушение по своему пути… Вероятно они не виноваты.

Во время истекшего столетия в Старой и Новой Европе наступил всеобщий перелом в преемственности традиционных ценностей, унаследованных в веках. Это не новость в этнокультурной истории человечества, чей плавный переход многократно прерывался нашествиями и воинствующей религиозностью, тяжелыми этнодемографическими, миграционными и прочее процессами, даже эпидемиями… Но в отличие от прошлого, когда из ничего всегда произрастала альтернатива, заложенная в том духовном потенциале унаследованной традиции и типе религиозности (в значении обмена идеями, житейским и духовным поведением, несмотря на то, кто и как меняет территориальные границы), во время прошлого столетия над духовной культурой надвис невиданный доселе ятаган – глобализация. В начале 20 века К. Г. Юнг определил инквизицию, коммунизм и ряд других „революций” как „психические эпидемии”. Не это ли очередная тяжелая компенсаторная реакция „человека планеты” без собственной этнокультурной основы?К глобализации пристроилась так называемая демократия, чьи аутентичные прогрессивные ценности эпохи Древнего мира (власть в руках горсти просвещенных и прогрессивных аристократов над плебсом) обветшали от употребления „по-своему”. В течение двух последних десятилетий в болгарском обществе начался также по правилу длительный процесс стратификации/социального расслоения, который не был осуществлен в веках естественным путем. Речь идет в основном о духовной и ментальной стратификации, при которой каждый уровень обособляется на основе соответствующего типа культуры. Давайте не будем ругать поп-фольк и телевидение, которые европейская элита демонстративно выбросила из своих домов несколько десятилетий тому назад! Неужели можно ожидать от политика с уличным языком, от новой буржуазии, которая кичится полуфабрикатами Swarovski, от массового цыганского сословия или от футболиста слушать Брукнера, Малера, Филиппа Э.Баха или наслаждаться апокалиптическими видениями  Jeroen Bosch? Их не интересует болгарское начало – ведь оно носится на повозке, а не на Porsсhе…

Ненависть к интеллектуальной элите, амбиции политиков, (которые в конечном счете сводятся к власти над куском земли и звоне монет), и особенно инвазия «нуворишей» подчинила гуманитарные науки бизнесу, обесценила необходимость их развития и общественный престиж. Гуманитаристика не приносит денег. Она должна их тратить, т.е. она должна быть и материально, и ментально «освобожденной», чтобы иметь возможность исследовать и предоставлять результаты поколениям в их разнообразных и неповторимых формах. Обратное ведет к наукоподобию, к исчезновению ценностей и функций, которое будет рефлектировать на духовную сферу в будущем. Одним из явных показателей этого генетического (2) и интеллектуального спада являются правительства низкого менталитета, слабой грамотности и вредных поступков. В такой тяжелой исторической ситуации, когда настоящее непрочно и исполнено сомнительными ценностями, будущее неясно, каждый народ нуждается, больше чем в другое время, в своих корнях. Именно поэтому в нашей почти аполиптической современности двери для непосвещенных должны быть плотно закрытыми, больше чем в другое время. Если это не случится, этнокультурная история болгар будет писаться только „сильными дня” и полуграмотными литераторами, которые манипулируют общественным пространством „художественным” образом, согласно своей партийной принадлежности. Пусть делают так, если увлекаются политикой…

Начало 21 века застало древнюю болгарскую историю в кучe заказных текстов на глянцевой бумаге и с множеством нерешенных вопросов. Споры о происхождении и этнокультурной принадлежности древних болгар(скифов, аланов, тюрок, гуннов, фракийцев и пр.) – две взаимосвязанные, но не одинаковые величины – годами рефлектируют на подход и точки зрения об их религиозности. Резкий разнобой мнений в общем обязан отсутствием достаточных и системных знаний материала источников, отсутствием интердисциплинарного научного подхода и даже геополитическим манипулированием. Хорошо начать именно с того, что в болгарской и иностранной исторической науке до настоящето момента не был осуществлен целостный интердисциплинарный научный подход к сущности и происхождению этой сферы. Наличные письменные и археологические данные испорчены монодисциплинарным использованием и некомпетентным толкованием параллелей с культурами других народов, которые apriori принимаются „родными”. Я надеюсь, уже стало ясно, что ни „раскапывание” старых источников, ни храмов и каменных святых мест Великой Болгарии и тех объектов на Балканах сами по себе не дают ключа к динамике мышления, соградившей образ Высшего, но не единственного Бога, к его божественным проявлениям и измерениям, к разнородным социальным задачам и содержанию явления „языческого монотеизма” в средневековом болгарском обществе. Ключ к вопросу Как стать Богом? Заранее я позволю себе дать ответ: Так, как строится государство.

Как можно было бы превозмочь недостаток источников и находок и ту научную бюрократию, которая манипулирует подрастающее поколение «ясными» ответами на ряд туманных вопросов? Как можно разрушить дом, который строили твои родители? – Если построишь новый дом, сохраняя хоть и малой части крепкой основы. Такое начинание требует: интердисциплинарности и коллективной работы. Это значит: целенаправленная исследовательская деятельность, согласующая связи между письменными, археологическими, антропологическими, языковыми, этнологическими, этнографическими и др. материалами, связанными с болгарским присутствием в разных территориях; серьезные познания в области традиционной культуры, истории, археологии, антропологии, лингвистики на территории болгарских политических формаций, т.е. на землях, усвоенных ими в культурно-историческом значении, с явными показателями оседлой жизни, зданий, развитой экономикой, центрами металлургии, с данными о военной, административной организации и политической деятельности; другие/разные точки зрения и подходы к содержанию и происхождению источников; расширение территориального и временного охвата исканий, имея в виду возможные диахронные изменения в течение веков, обусловленные контактными зонами, сожительством и консолидацией болгар различной народности (аланы, угрофинны, фракийцы, склавинии и др.) Подобное начинание остается все еще в сфере пожеланий.

Здесь от своего имени я могу изложить некоторые существенные обстоятельства, относящиеся к исследованию древнеболгарской религиозности на базе моих полевых исследований традиционной болгарской культуры по болгарским землям – как бывшим, так и настоящим.  Методы и опыт этнологии, которая имеет свои достижения в прошлом веке, являются надеждной опорой в подобных сопоставительных исследованиях. В принципе при исследовании религиозности привлекаются разнообразные источники. Ее измерения прослеживаются на материальных и нематериальных уровнях культуры, которые взаимно формируют и раскрывают нормативную религиозную систему верований и обрядов, регулирующую взаимоотношение/энергии Космоса-Человека и жизнь социума. Расширенный культурно-исторический контекст исследования древней болгарской религиозности включает и сопоставительное исследование фольклорной памяти и веры-обрядности в Балкано-Кавказском этнокультурном пространстве и в Поволжьи, что, к сожаленью, является terraincognita для многих болгарских искателей и историков. Эту память невозможно и нельзя исследовать по территории между современными политическими границами государств (по Фол, Ал 2004: 49, 64), включая и балканские народы. Бескорыстное распознавание и выделение этнокультурных пластов – большой вызов и даже испытание для исследователя, для его научной корректности и необремененности  геополитическими и националистическими мотивами. К сожаленью, этого достичь все еще трудно в некоторых академических кругах. Они изображают из себя больше всего политиков и охранителей границ, чтобы не дай бог какой-то недобросовестный сосед узнал свое отцовское наследство….Расплетание фольклорной традиции, известной своей консервативностью, давностью и медленным изменением, может осветить и даже дополнить „ненаписанное” в написанной истории. Можно искать след болгарской „языческой” веры, сохраненной и пересозданной в сфере фольклорных представлений и обрядности ряда близких народов, с которыми болгары делят общее историческое прошлое(чуваши, т.наз. татары, балкарцы, карачаевцы, осетины-аланы, вайнахи и др.). Несмотря на их разнородную социально-политическую судьбу, и вероисповедание, среди них узнается общий, параллельно сохраненный более низкий/древний пласт обрядного мышления, который излучается синхронно на материальном и на духовном уровнях традиционного фольклорного наследства. Именно это предполагает родство в традиционной вере-обрядности по указанным территориям в более отдаленную эпоху и рассматривает унаследованную фольклорную культуру в более широком территориальном охвате. Прежде я условно назвала линию этого пространства восточноевропейским треугольником.

Его очертания/ и вершины изображают не конечные пределы, а условные, открытые обозначения зон этнокультурного контакта, который распространяется и в прилежащих территориях. Очевидно, что в их тысячелетней истории есть более или менее изолированные районы и периоды/этапы «консервации» или неизмененности, формировавшие как собственный профиль различных народностных традиционных наследств, так и их общность в рамках одной монолитной духовной системы.

Здесь я обязана сделать пояснение. Есть множество публикаций, чья единственная цель – перечислять и описывать разные параллельные черты, обобщая, что то или другое характерно для многих народов. Это возможно. Одни и те же схожие элементы могут служить разным культурам и эпохам. Однако, этот подход не раскрывает их специфику, а одним махом, какбы тенденциозно обесценивает факты как «широкораспространенные». Эта научная «политика» присуща множеству русскоязычных исследований, в том числе и современных. В моих исследованиях особенно важны не в такой степени пареллельные схожие структуры/проявления в разных фольклорных наследствах (3), а прежде всего характерные черты данного предмета, действия, игры на музыкальных инструментах, мифологемы, представления и пр., что выделяет их среди «себеподобных» и одновременно показывает их родство, в том числе и стилистическое, и даже принадлежность к данной эпохе. Таким образом выделяется  древний подтекст мифологического и обрядного содержания от более поздних мифологических или религиозных коннотаций. Другими словами, не что происходит, а как происходит и как проявляются компоненты в этой сфере с обязательным учетом сложных вековых процессов взаимовлияния, консолидации, переломов и пр., в данном случае в восточноевропейском треугольнике и прилежащих к нему территориях. Этот научный подход открывает множество близких элементов содержания обрядности как субстрат древнего индоиранского и индоевропейского типа религиозности, унаследованного в течение веков через различные персонификации и локальные обрядные проявления. В них я не намерена искать конкретную народностную принадлежность, а культурно-историческую смесь и различные названия/перевоплощения родственных идей.    Впрочем, этнокультурные и духовные достижения любого народа достигнуты именно через их способность распространять и воспринимать идеи.

Родство болгарского и индоиранского культурного круга, подкрепленное археологическими, лингвистическими, этнологическими, антропологическими исследваниями (включительно и на базе ранних болгарских некрополей), не новость в науке, но в Болгарии его отложили в сторону на протяжении десятилетий.

Это родство требует серьезного переосмысления тезиса тенгрианства, защищаемого многими историками и исследователями, не уточняя что такое тенгрианство, где и как оно проявляется. Старейшее до сих пор доказательство теонима  (Тангра) находится в известной надписи хана Омуртага (правившего в период 815- 832 г.), найденной под скалами  древнеболгарского святилища Мадара (в районе Шумена). Из-за плохого состояния памятника и отсутствия других находок ряд исследователей ставят под сомнение этот теоним, как и одноименный тип религиозности (тенгрианство), при этом не без основания. Однако, существует турецкая рукопись 18 века, в которой упоминается, что болгары еще чтут “tangry” (Бешевлиев 1981: 85, 92, с источниками). Этот документ может быть исключительно ценным именно как поздний, при положении, что турецкий наблюдатель не означал болгарское «язычество» именем своего прежнего бога (этот подход типичен для древних авторов).

В исследованных мнойтерриториях (в Поволжьи – угрофинны, чуваши, „татары”, в Северном Кавказе – адыгейцы/кабардинцы, балкарцы, осетины-аланы и др.; среди болгар на Балканах) название тенгрианство не известно ни в письменных источниках, ни как название фольклорной обрядности. На этом этапе его можно использовать только условно, как рабочее научное обозначение ранней средневековой болгарской религиозности в Юговосточной Европе. Для этого я вижу только одну основательную причину, а именно: тот факт, что у родственных болгарам народов теоним Тейри (балкарцы, карачаевцы), Туры/Торы (среди т.наз. „некрещенных” чувашей) существует и до сегодняшнего дня в фольклорной вере-обрядности, где только там сохранена система Его почитания вместе со специфическими представлениями. Вполне возможно, что название этого Высшего бога воспринято в так называемом кипчакском кругу (куманы, печенеги и др.) в Средних веках. На этом этапе вполне открытым остается вопрос: возможно ли и в какой степени можно связать это с ранними болгарскими средневековыми формациями, при чем как тюрский компонент? Почему? Согласно этнографическим материалам и источникам, Высший Бог в ранних средневековых болгарских государствах не входит в обобщенное описание Тейри как высшее божество всех тюрских и тюркоговорящих народов. У него другая, своя история. „Явная персонификация” и „антропоморфический облик верховного божества Тенгри у болгар находится в явном противоречии с тюркской традицией, в которой под Тенгри подразумевается Небо…” (Талашов 2004; подобно у Малкондуева1988). Активное участие этого Высшего Бога в жизни социума – начиная с порядков правящей верхушки и кончая календарной и семейной обрядностью населения, слишком далеко от среднеазиатской и/сибирской веры в Священное небо как Deusotiosus, что является только идеей порождающего и недоступного начала. В некоторых районах Средней и Северной Азии тенгри – это название самого неба или духа неба, а также разных по функции „духов” (о разных уровнях почитания см. подробно Нейкова 2006, с источниками). В этом плане чисто исследовательской является проблема выравнивания религии и анимизма, бога, божества и духа, которые употребляются в ряде публикаций как взаимозаменяемые. Эти духовные категории „озвучены” совершенно разным образом в представлениях самих носителей и в обрядности.”(4)

Существует множество публикаций о среднеазиатских тенгри, тегри и пр., а также ряд патриотических попыток вывести тенгрианство в стройную религиозную систему. Ну что же, не каждый должен знать, что такое религия, особенно если он читал определения в массе учебных пособий, толковых словарей и пр., которые внушают, что религия – это мировая универсалия, существующая везде со времен Homo sapiens Neanderthalensis и до сегодняшнего дня. Она якобы является „совокупностью верований, обрядов, храмовых обрядов, жречества” и тому подобное. В этой куче фольклорной веры, обрядов, государственно правовых религий и /идеологий неизменно присутствует и обожествление природы (т.е. творения, а не Творца!) и появление таинственного «сверхестественного/ supernatural/superhuman”, что несомненно подходит для киноиндустрии.  Например: “In primitive (?! Р.Н.) societies, we do not always find te worship of God or a god, nor the idea of supernatural. Yet religion is always present in man’s view of his place in the universe, in his relatedness to man and nonhuman nature… His… patterned behavior often has a religious dimension, so that we find religion permeating daily life – agriculture and hunting, health measures, arts and crafts” (Lee 1985: 25). Из-за подобных текстов в стиле Discovery channel и прежде всего из-за неясных позиций в отношении древнеболгарской религиозности необходимо следующее отступление.

Религия – это институционализированная вера с иерархически организованным богослужением, подчиненным установленным правилам. Во многих случаях она наложена как политический акт и обособлена как автономная идеологическая система. Существуют принципиально разные типы религии. Ряд обществ, начиная с эпохи Древнего мира (до н.э.) были построены на так называемых „космополитных” религиях. Их самые ранние проявления интерпретируют представления о дуалистической сущности вселенной/мира, человека, жизни, обусловленной господством двух равноправных созидательных принципов (братья-боги). По правилу они должны быть в гармонии, и к этому направлены усилия поколений сословия жрецов. Эта ранняя вера, вероятно, заслуживает название «авангардной» ради факта, что она принципиально соответствует современным астрономическим наблюдениям космической механики и образования астральных констеляций, т.е. на базе теорий о глобальных, резко противоположных, но взаимосвязанных принципов, обуславливающих появление, формирование и заход вселенной. Это одно из множества доказательств против «пещерных определений» (по словам Ал.Фола) в отношении древних обществ как „первобытные, примитивные народы”, с „примитивным верованием”, „с примитивной религией” и пр. Такие выражения удобны для различения разных общностей, например, для тех, кто строит небоскребы, хотя и временно, они телом движутся по небу, и для других, которые созерцают Космос духом, из своих соломенных шалашей. Последним ясно, что Божественный дух присутствует везде и во всем и что Он/Космос и Его порядок видится и разумеется только избранниками, которые ходят мирно по земле. В рамках Азии в эпоху Древнего мира и потом вера в одухотворенность „живой” и „неживой” материи (или так называемый  анимизм) (5) достигла самого высокого на земле доктринального уровня.

Эта анимистическая основа хранится испокон веков и некоторыми технологически отсталыми народами, а другие ее представляют в виде насыщенной мифической системы.  Их обрядность намного сложнее кушания птиц в День благодарности, многие из технически развитых стран в других континентах такой системы никогда не обладали.

В стационарных азиатских и преднеазиатских обществах из ранней космогонической веры в дуальную сущность вселенной и жизни вырастает и начинает доминировать одно высшее начало – Бог со своей свитой себеподобных, которые создают мир, человека, землю, владеют и управляют созданным. Однако, веками в разных теориях, как текст и как подтекст, сохраняется и функционирует божественная диада – отец и сын, братья боги. Это знакомо в религии древнего Египта, Анатолии (Хеттском государстве, Месопотамии, Урарту …) древней Персии, в религиях ранних индоиранских стационарных государственных объединений в Средней Азии. Космополитная религия – и дуалистическая, и монотеистическая (с верой в одного верховного, но не единственного бога) ищет логоса – познания мира, рассуждает о его происхождении (создает этиологические мифы), сущности и порядке; более того – ищет места Человека в глобальных принципах космического движения и циклов, а также взаимоотношения человека с Божественным. Ее высшая цель – это гармония Человека и Космоса и слияние человека с божественным началом (по данным Ригведы). Это времена религиозной толерантности к вере «другого, чужого» (по происхождению, вере и религии), что присуще только „открытому” и ищущему, т.е. глобально религиозному мышлению и установке. В эпохе после рождения Конфуция и Буды (с 6 в. до н.э. и доныне) на той же самой основе создаются концепции всемира, трактаты о человеческом поведении (светском и обрядном) и этика, возникают доктрины…

Расцвет религиозного мышления и идей, а также обособление священников в сословие (жрецов) сопутствует как правило стационарным обществам и государственным формациям. Там, однако, появляются и первые политические заказы в отношении религии. Неслучайно Зороастризм (6) введен параллельно с потребностями Ахеменидской и последовавших за ней персидских империй и слишком хорошо вписывается в их стратегию усвоения и консолидации обширных предне- и среднеазиатских территорий. Именно эта религиозная сфераканонизирует духовные субстанции богов как хороших и плохих; именно монотеизм начинает проявлять открытую нетолерантность к чужой вере и религии. Монотеистические религии – как Зороастризм, Христианство, Ислам, называемые также религиями откровения, опираются на достигнутое их предшественниками и функционируют подобным образом. Но они претендует быть „мессианскими” и связывать свое происхождение с харизматическими фигурами. Последние в сущности создавали эзотерические доктрины.

Возникшая впоследствии институция абсолютизирует дело и слова основоположников, налаживает догматические модели поведения и переживает „свои претензии на универсальность” и „исключительность идей” до степени нетолерантности к остальным верам.(по Григориеву 1995: 319; Pentikаinen 2001: 510). Канонизирование священного слова и повсеместное налаживание соответствующей религиозной догмы в сущности являются творением институции, а не „мессии” и его доктринальной общности.  На практике институция мифологизирует и превращает человеческий индивид (а не божественный высший творческий принцип) в идеологическую и даже в политическую модель поведения. Именно институция пораждает религиозную оппозицию „свой-чужой” и появление понятия paganism (езичество; C. E. D. – pagan – L. paganus, from pagus, the country, a countryman) в отношении предшествующей „высокой” религии. Здесь термин „языческая” абсолютно неправомерен, но он так врезался в массовое сознание, что протесты в научных кругах не в состоянии изменить эту инерцию. Пока это так.

Любая монотеистическая религия не является ни более ни менее „мировой/universal, чем остальные. Напротив. Понимание мирового и глобального значения соответствует древней космогонической религиозности, которая строится на надличностных идеях и концепциях мира.  Понятия харизма, откровение, посвещение, тайнство и пр. неделимы от древних религий, откуда они переходят к монотеистическим.Этот процесс унаследования духовного содержания (мифов, представлений, действий, аттрибутов и пр.) через взаимное проникновение и синтез протекает непрерывно еще со времен т. наз «язычества». Монотеизм парадоксально осуждает свою религиозную предысторию. Однако, она продолжает функционировать на поле фольклорной веры-обрядности, которая интергрирует и превращает в «народную» всякую монотеистическую религию (в том числе бытовое Христианство, народный Ислам и др.). У болгар (и не только у них)фольклорная вера-обрядность(которую также можно определить как систему веры, божественных образов и обрядных практик)веками доминирует вне поля государственно-правовой религии. Она сохраняет и передает из поколения в поколение ценности старой „низвегнутой” религии, которая на предыдущем историческом этапе функционировала на высоком уровне – как царская, ханская идеология. Без такого феномена – всеобщей политической и духовной идеологии – невозможно было осуществление ни одной государственной формации. В противном случае общество распадется.

В районе Северного Кавказа с Приазовьем, на Балканах и в Поволжьи болгары достигли государственности и государства, что предполагает развитую идеологическую и религиозную систему, а также обособленные сословия священников на разных социальных уровнях. Другими словами, социальная и сословная стратификация общества означает также религиозно дифференцированную (ханскую и фольклорную) обрядность, реализованные на базе общих религиозных моделей. Об этом можно судить по старым, хоть и недостаточным письменным источникам и остаткам солидных храмовых зданий в болгарских политических и этнокультурных центрах раннего Сревневековья. Можно утверждать, что высокий аристократический слой общества знал другого типа обрядность и имел более тесную/прямую связь с Высшим Богом. Вместе с тем в разговоре с христианином Кинамоном хан Омуртаг говорит о „богах… чья сила велика”. Может быть, узнаем когда-нибудь их имена. (7)

Возможно допустить, что даже после принятия христианства ряд элементов этой ханской обрядности продолжали функционировать на „заднем плане”. „Царские компоненты” в фольклорной культуре (в наративах – сказках, песенных текстах, некоторых аттрибутах женского фольклорного костюма, в действиях и персонажах обрядности и др.) подсказывают ее „падение” и слияние с фольклорной верой-обрядностью после 14 века. Именно на этом уровне мы черпаем информацию, что в болгарских государствах у Высшего, но не единственного Бога  разнонаправленные функции и задачи, а также определенные астральные и солярные характеристики: он предопределяет божественное происхождение власти; судьбу владетеля, царство и бытие человека, в том числе и после физической смерти, воспринимаемой как продолжение земной жизни;  Он следит за посевами и даже за соблюдением обрядов и запрет; у Него множество ипостасей (в сравнительном плане см. Нейкова 2006, 2008). Эта сущность высшего Бога распознается в землях Северного Кавказа, среди болгар на Балканах и особенно в Поволжьи, несмотря на то, что Его можно называть по-разному и у Него могут быть разные имена в разные времена.  Другой серьезный объединяющий фактор – это т.наз. „модель близнецов” календарной обрядности, которая ведет свое начало от древних индоиранских мифических представлений о двойке равноправных творцов (Попов 1991; в сравнительном плане – Nejkova 2009).

Из-за отсутствия достаточных сведений и находок священных текстов, можно предполагать, что древнеболгарская религия вместе со священным словом, знаниями и стратификационной обрядностью (на аристократическом и фольклорном уровне) передавались эзотерическим способом в узком кругу жрецов. На этом этапе она определяется как бесписьменная и устно унаследованная. В подобной ситуации более справедливо говорить о типе религиозности, не обесценивая при этом систему верований и обрядов, которые в отличие от сегодня, были опорой и образом жизни в средневековом болгарском обществе. Каковы реальные исторические обстоятельства, которые повлияли и сформировали  систему этой дохристианской и доисламской религиозности? Вероятно, особенно существен тот факт, что раннесредневековые болгарские политические формации возникают на территориях, где веками жило древнее индоиранское и индоевропейское население (скифы, сарматы, аланы, фракийцы, персы). По этим землям локализированы и одни из древнейших индоиранских и индоевропейских культур (абашевская, кобанская и др.). Хочу напомнить, что после распада Великой Болгарии (в Северном Кавказе с Приазовьем) надо точно учитывать, о каких болгарах и в какую эпоху идет речь. Общее между болгарами на Балканах и их наследниками в Поволжьи и на Северном Кавказе – это специфика фольклорного наследства, чьи древнейшие следы, как было указано, открываются на базе древней индоиранской этнокультурной модели и типа религиозности. Но куда девается в этом случае официальному, заложенному в учебниках взгляду о древних болгарах как о тюрках? „Благодаря” этому, можно его назвать, историческому недоразумению, в прошлом 20 веке в иностранных и болгарских публикациях последовательно и целенаправленно наложен хиатус между древними и современными болгарами – через общепринятое мнение о древних болгарах как о тюрках, и об их полной ассимиляции так наз. склавиниями (после 17 в. славянами) на Балканах. Таким образом, посредством старого этнолингвистического подхода один геополитический и языковой фон противопоставлен другому, и в научной литературе утвердилась схема болгары=тюрки# болгары=славяне.  Этот тезис крепо „прикован” и в русскоязычной литературе, где повсеместные взгляды на „древнетюркские праобразы” нависли как тени над всеми болгарскими находками в Поволжьи и на Северном Кавказе. В том же 20 веке мировая наука, в том числе и русская, заполнила множество пустот как в политической, так и в этнокультурной истории земель, обитаемых древними болгарами. Ряд интердисциплинарных исследований и особенно археологических находок осветлили в значительной степени формирование и динамику процессов, связанных с тюркской этнокультурной историей и предысторией. Парадоксален факт, что неуклюжая академическая машина трудно преодолевает старые обветшалые взгляды, несмотря на то, что в наши дни достижения науки сравнительно быстро становятся общественным достоянием.

По поводу измученной схемы древние болгары=тюрки напомним также, что болгары покидают Среднюю Азию (район Имеона/Памира) до формирования тюркских каганатов и их политических и идеологических моделей. В процессе  этого формирования сами тюркют усваивают слишком много индо-иранских компонентов разных уровней, которые распространяют позднее в своих зонах влияния. Особенно характерный здесь пример – тюркмены, наследники местных иранских, месагетских, скифо-сарматских народов (Толстов 1947: 47; Васильева 1979: 198-201). Многие исследователи упускают из виду тюркскую этнокультурную  (индоиранскую) предысторию, а пантюркисты прямо ее игнорируют. Аспаруховые болгары окончательно покидают Северный Кавказ с Приазовьем в 7 веке – до экспансии и утверждения Хазарского каганата на землях „Древней Великой Болгарии”. Другими словами, болгары на Балканах(в том числе и более ранние группы, мигрировавшие после 5 века)избегают тех, как ранних, так и более поздних волн тюркизации, которые потерпели волжские болгары (унаследованные современными чувашами и татарами) и некоторые северо-казказские народы в последовавшие века. По этой существенной причине материалы традиционной болгарской культуры на Балканах являются важным ориентиром в сравнительном исследовании ранних/древних (дотюркских) индоиранских обрядных и материальных уровней в Северном Кавказе и в Поволжьи. Тюркизация тех земель (буквально „массовое проникание тюрских элементов по выражению Смирнова, 1951) в период хуннского нашествия, Хазарского каганата (если воспримем официальный тезис о его тюркской принадлежности), инвазия печенегов и куманов, в том числе в результате развитых торговых и религиозных взаимоотношений Волжской Болгарии с Центральной Азией и Арабским Халифатом, несомненно дает свое отражение на политическую и этнокультурную ситуацию в этих территориях. Языковые взаимодействия и особенно смена языка кажутся естественным последствием тех событий, но надо напомнить, что позднесредневековый идеал языка как критерий происхождения и этнического родства – уже пережиток прошлого.Установленные в более позднюю эпоху болгаро-тюркские контакты и обмен несомненно открыты для исследований. Но предъявляемые до настоящего момента в науке болгаро-тюрские параллели, особенно в духовной и религиозной сфере, требуют серьезного пересмотра хотя по причине того факта, что большая их часть известны на уровне универсалии – в разных народах и на разных территориях, включая иранский мир и на Балканах (например, роль лошади в похоронной обрядности, антропоморфические скульптуры, архитектурные формы куполов, почитание священных мест и объектов/пещер, деревьев и др.). Сразу хочу добавить, что в научной литературе, т.наз. тюркизация массово рассматривается как необратимый и однозначный процесс, без учета обратного процесса индоевропеизации и ассимиляции пришедших тюркских племян со стороны местного населения. Здесь и везде по тем землям принципиально ставится вопрос: что есть собственно тюркское (включительно среди различных тюркскоговорящих народностей) и в каких границах оно распространяется – как в номадских группах, мигрирующих из Средней Азии в Европу, установленных в землях древних иранских культур, так и в последовавшие времена.

Передвигаясь в район Северного Кавказа с Приазовьем и потом на Балканы, болгары последовательно попадают в различную народностную окружающую среду и политическую ситуацию, что является решающим для их духовности и традиционной культуры. Они попадают в северовосточную и в западную зону циркумпонтийской этнокультурной общности. (8)

Это тема о фракийском субстрате в болгарской вере-обрядности на Балканах, которая не учитывается в ни одном исследовании ранней религиозности болгар. Еще много лет тому назад я выразила предположение, что континуитет циркумпонтийской общности не может быть „как ножом” отрезан (в середине 1 тысяч. до н.э.), несмотря на религиозные инновации, от изменений в генетическом фоне и в археологических картах… Известно, что формирование контактных зон в тех землях, что предполагает обмен разными типами поведения, веры, религиозности, материальной культуры и пр., не прерывалось и после середины 1 тысяч.до н.э. По этим причинам в циркумпонтийской общности продолжают улавливаться родственные черты и в более поздние эпохи. Т.е. эту древнюю этнокультурную предысторию не надо игнорировать в исследованиях с обеих сторон Понта вместе с прилежащими территориями.

С перемещением болгарского государства на Балканы (7 в.) формируется новая контактная зона, которая была хотя бы трехъязычной. Хорошо известно, что непосредственный этнокультурный обмен (установленный на духовном и материальном уровне) осуществляется в среде без языкового барьера. В последовавшие времена начинаются два параллельные и сложные процесса, продолжающиеся столетия: 1) взаимодействие между болгарской и неболгарской духовностью и языком, и 2) адаптация христианского бога, святых и пр. в и через ценностную систему древнеболгарской религиозности. Эти процессы вероятно активизируются, при чем в фольклорной среде не после религиозной (в 9 веке), а после политической эгализации болгар, склавиний, власов, фракийцев в 11 веке, когда они становятся, хоть и формально равноправными, „бесправными” поданными Византийской империи. Т.е. языковые и духовные взаимодействия между народами в болгарском государстве, как и само распространение христианства (т.е. их народностная и религиозная консолидация) требуют реального периода времени, и так проходят века.  Пусть историки будут любезны переосмыслить пресловутый девятый век в болгарской истории, который был определен как переломный социалистической наукой. Это относится прежде всего к политической судьбе Болгарии после принятия христианства (сменой модели правления новым „плохим” законом и налаживанием новой государственной религии).Поступил ли хан справедливо – по этому вопросу до сегодня спорят болгары. Он получает всевластную позицию (известную как Цезаро-папизм) – „аналог” византийского императора и через принятие христианства открывает границы Болгарии для ее крупнейшего политического врага – Византии  (по Бакалову 1998). Через 150 лет болгары уже под византийской властью  (1018-1185/1187), а в конце 14 века Болгария перестает существовать. Неслучайно существуют мнения, что т.наз. „языческий период” – самая устойчивая эпоха в болгарской истории на Балканах.

Смена какой бы то ни было древней космополитной религии с монотеистической означает колоссальную смену ценностной системы и ее нравственных категорий. После 864 г. начинается долгий период испытаний и „анафемы” построенной и унаследованной в веках ценностной и религиозной системы болгар. Попытки ее восстановления не опаздывают, но они подавлены кровью. Однако народ невозможно было уничтожить. Его надо было убеждать – силой Слова в лице христианских священников  (через богословское образование, храмы, церковные книги на болгарском языке и прочие методы массового приобщения). Исследуя прошлые века, мы видим насколько слабой была эта религиозная институция в своих начинаниях. Хорошо известно, что введение христианства (а также ислама в Волжской Болгарии в начале 10 века) совсем не уничтожает предшествующий тип религиозности, несмотря на неизбежно наступившие изменения. В последовавшиее времена некоторые древние мифические представления теряют свое прежнее содержание. Часть из них исчезает. Некоторые древние верования и обряды частично христианизируются, адаптируются христианские мифы. Многие старые „языческие” персонажи скрываются под христианскими именами. Возникают различные, „синтезированные” образы, множество которых сохраняется и до сегоднешнего дня. Большая часть календарных обрядов получают имена христианских святых. Однако, большая часть этих фольклоризованных фигур оказывается слишком далеко от своего ортодоксального содержания. Эти процессы протекают неравномерно и неповсеместно. В результате эгализации социальных уровней в христианстве (как равенство перед Богом) „падает” также и высокая царская обрядность, которая со временем также адаптируется в общем фоне фольклорной традиции. На практике христианство в своих ортодоксальных формах обслуживает аристократию. В Средние века в устной, нелитературной среде в Болгарии и Византии (в землях слабого влияния духовных центров обеих стран) „языческая вера-обрядность с поверхностной христианизацией сохраняется, устанавливается и инновирует” (Фол В. 2007:342). Эта Болгария не дожила до сревневекового расцвета христианской институции, ни даже до времени инквизиции. В конце 14 века турецкие орды застали болгарина в патриархальной деревне больше „язычником”, чем христианином. Последовавшие века рабства вернули болгар тысячелетия назад, не только из-за отсутствия собственного государства. На Балканах и в древней Анатолии ступает феодальная номадская „империя”, которая только что начинает оседать. Она в готовом виде приобретает города и сокровища, которыми никогда не обладала. Она застает и уничтожает дипломатические взаимоотношения, торговые пути, административные и духовные институции, светский этикет, профессиональное искусство (литературу, музыку, изобразительное и театральное искусство…), письменность и образовательные и прочие институции, в отношении которых ее собственные модели поведения и управления отстают веками назад. Как бы это ни звучало парадоксальным, именно эта ретроградная ситуация „капсулирует” болгарскую фольклорную обрядность на одном древнем уровне, чей субстрат был видим и в прошедшем 20 веке.

В отношении того же 9 века историческая наука сумела наложить также клише об „образовании болгарской народности” после христианизации и славянизации (?!) болгар. Прошу прощения! По древнему закону государство строится уже созданной/сформированной народностью, а не подчиненным народом! Не надо забывать, что роды склавиний, которые византийские хронисты отличают от „плохих болгар” включительно до 12 века, не смогли оторваться от демографического и политического фактора (9) в рамках Византии и имеют незавидную судьбу на Балканах в качестве буфера между Болгарией и Византией.

Государство как стационарная социальная институция и идеология(в отличие от номадской империи и кочующих в поиске питания и из-за нашествий общностей) создает и поддерживает религиозные, политические, административные, экономические и прочие модели поведения, которые приобщают включенные в нее народности, несмотря на их демографический объем. Определение болгар как „славяне” – парадоксальная махинация, согласно которой, модели государства подчиняются племенным. Это утверждение, а также предложения типа какой народ когда был образован являются социальным и политическим абсурдом! Не только древние и средневековые, но и современные народы находятся в постоянном процессе консолидации или, если кому-то больше нравится, формирования. И ответ на вопрос ”кто мы такие/ каков я?” совсем нельзя открыть на одном, временно достигнутом историческом уровне….

Парадоксально также, что тезис о болгарах как об „ассимилированных славянами” реализуется на базе тюркской теории об их происхождении. Как указывает мировой исторический опыт, соседство и особенно сосуществование двух настолько разных народов, в том числе и антропологически, какими являются тюрки и славяне, даже если не приведет к столкновению, не уничтожает этнокультурные отличия на протяжении веков. Таков случай с узбеками-таджиками; азерами-иранцами; чувашами, татарами-русскими/славянами; болгарами – турками; адыгэйцами/кабардинцами – балкарцами/карачаевцами; особенно с монголами- индоиранцами и пр. И в связи с этим намного более правильно искать консолидацию, а не ассимиляцию управляющими  новоподчиненных поданных (в случае болгар и склавиний), при чем на базе их индоиранских и индоевропейских корней. Это допускает,  если не материальные, то духовные параллели, которые следует искать на хронологически низком/древнем уровне (в тысячелетии до н.э.). Участие значительной части индоиранского населения в этнообразовательном процессе ранних склавиний (а не только их приобщение к христианству Византией) имеет огромное значение в их этнокультурной консолидации, в том числе с другими индоевропейскими народами на Балканах (как эллины, романизованные фракийцы и др.). И чтобы не быть обвиненной в политическом (и не дай бог, в националистическом!) пристрастии, скажу также, что этот народ, с прошлых времен и до сегодня ожидает своего подобающего места в болгарской науке, которая впихнула его в общую кучу и лишила его собственной специфики. Уже пора хоть этнологам славянофилам  расстаться с комплексами позднего государства и заняться делом, …..если возможно, без политических махинаций.

Я прерываю этот текст с надеждой, что в последние десятилетия многие отказались от взглядов о болгарах как об яростных тюрках и как о горсти «примитивных» кочевников, перешедших вброд Истрос,  а также от политических заказов в отношении написанной истории. Впрочем, на сотнях страницах по вопросу о «номадизме» четко видна поляризация мнений, часть которых приписывают ему качества с позиций собственной «национальной колокольни». Мой опыт как этнолог и заклятый полевой исследователь, включительно и широт Передней и Средней Азии, позволяют мне выразить одну из его характерных особенностей – номады не строят. Впрочем, я никогда не разделяла вгляды о номадских группах, которые кочуют в поисках питания или во избежании нашествий, которые могли создавать материальную и духовную культуру, равноправной с той в установленных веками этнокультурных центрах. Хорошо было бы, если болгарские историки и исследователи осмотрели солидные каменные здания болгар в Поволжьи, в районах Северного Кавказа (в том числе болгаро-аланских укрепленных поселений и болгарских анклавов в современной Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкессии – после распада Великой Болгарии), где по собственному опыту знаю, что не было болгарских исследователей, с немногими исключениями в середине прошлого века.

Я знаю также, что мои наблюдения о фольклорной традиции в восточноевропейском треугольнике – как результат многовекового синтеза культур (а не как национальный продукт) едва ли понравится тем, кто все еще бормочут этногенетические формулировки. Но зато я их успокою наблюдением, что остатки болгарской дохристианской и доисламской религиозности по тем территориям молчаливо стирают некоторые выводы-аксиомы в болгарской науке, которые по археологическому и недостаточному материалу источников объявили ее духовной и археологической древней находкой. Решение выглядит выгодным в целях культурного туризма, но зато мои информанты-болгары (в Татарстане) и другие с ясным самосознанием наследников  болгар (чуваши, балкарцы), которые приняли меня как «родственницу» и часть которых и до сих пор чтут свою веру, так и не предполагают, что попали …..в музей. Я надеюсь, что эти тропинки станут путями, но не с помощью туманных научных ответов, а с помощью правильно поставленных вопросов. И с большим самообладанием…..

 

Ружа Нейкова

Замечания:

(1) Экспедиция „Прародина”  организована фондом ТАНГРА ТанНакРа.  Первый луч в 2008 г. был в районе Памира и Хиндукуша (Средняя Азия); с тех мест, согласно источникам,  началась очередная болгарская миграция на Запад.

(2) Тезис о настоящем генетическом спаде болгарского народа принадлежит доктору Сл.Стоилову.

(3) Существуют многочисленные параллели в материальной и духовной фольклорной культуре Поволжья, определенных районов Северного Кавказа и болгар на Балканах – в обрядной календарной системе с принадлежащими циклами песен, в объектах почитания, в музыкальтой органологии, в сказках, представлениях, этиологических легендах, астральных мифах, в традиционном костюме и пр. (Денисов 1959, 1969; Кондратьев 1995, Нейкова 2006, и др.)

(4) О несостоятельном и запутанном употреблении понятий культ, религия, пантеон, особенно в отношении нестратифицированных общностей и номадских формаций  см. Фол Ал, 2002:141, 239, 245; 2004: 129, с указанием употреблять веру в место религию.

(5) Этимологически и исторически animism является производным от animamundi= жизненная сила „а power supposed to organize the whole universe and to coordinate its parts” (O.Т.D. ). Например,  в доктрине Таоизма есть две основные жизненные силы: ying chi и  yang ki; материальный и духовный мир выражают различные взаимодействия и проявления этих сил, которые в принципе должны действовать в гармонии.

(6) Поверхностные познания зороастризма привели к его определению некоторыми в качестве „дуалистической религии”. О несостоятельности подобных взглядов, преимущественно в западной литературе, с обзором публикаций, см. Ashtiani 2004.

(7) (Кинамон:) „….А те разные, которых вы почитаете Богами….Если ты славишь Солнце и Луну и принуждаешь меня удивляться их великолепию…..Обригат/Омуртаг сказал: „Не унижай наших Богов. Потому что велика их сила…(Кинамон)…. А идолы и их алтари, и скверные храмы – они обвалятся….. (Theoph. Migne, Patrol. gr. t. 126, p. 29-33, цит. по Златарски 1994: 332-333; греческий текст под линией у Бешевлиева 1929: 165; 1981: 75).

(8) Историографический термин отражает сходство и единство в развитии культур (включая и фракийские) около всего Черноморья и с обеих сторон Мраморного моря, начиная с позднего Хальколита (вторая половина 4 тысяч. до н.э. или конец 5 тысяч. до н.э.) до первой половины 1 тысяч. до н.э. (Фол Ал.1994; 2004 и др.; Порожанов 2000; Йорданов 2000). Об  этнокультурном и политико-религиозном взаимодействии между общностями  Кавказско-Понтийского круга, см. Йорданов 1987: 77.

(9) ”Именно недоразвитость социальной структуры – одна и основных причин более позднего возникновения славянских государств по сравнению, например, с государством франков, готов и лангобардов, аваров и болгар, хазаров и пр.”  (Степанов 1999:72)

          Резюме статьи (Р. Нейковой)

Статья излагает некоторые проблемы, связанные с древнеболгарской религиозностью. Один из возможных и перспективных подходов к этой сфере – это исследование традиционной фольклорной культуры на территории болгарских средневековых государств и среди народов, с которыми болгары делят общее культурноисторическое прошлое (в Северном Кавказе с Приазовьем, в Поволжьи – чуваши татары, угро-финны, балкарцы, карачаевцы, осетины-аланы, вайнахи и др.). Это сопоставительное исследование раскрывает их родство на базе индоиранской и индоевропейской этнокультурной модели и религиозности. Это обуславливает необходимость переоценки существующих до сих пор взглядов и гипотез о происхождении и этнокультурной сущности болгар, а также необходимость будущего интердисциплинарного исследования.

Использованные литература и источники:

1. Бакалов Г. 1998. Християнството и българите. – История на българите: потребност от нов подход. Преоценки. Втора част. Изд. Тангра ТанНакРа., С., 45-64.
2. Бешевлиев В. 1981. Първобългарите. Бит и култура. София: Наука и изкуство.
3. Бешевлиев В. 1929. Гръцки и латински извори за вярата на прабългарите. – ИНЕМ, кн. 8-9, 149-204.
4. Васильева Г. П. 1979. Головные и накосные украшения туркменок XIX — первой половины XX в. – Костюм народов Средней Азии. Москва, изд. Наука., 174-205.
5. Григориев Вл. 1995. Религиите по света. Изд. Хемус. София.
6. Денисов. П. В. 1959. Религиозные верования чуваш. Чувашское книжное издательство. Чебоксары.
7. Денисов П. В. 1969. Этнокультурные параллели дунайских  болгар и чувашей. Чувашское книжное издательство. Чебоксары.
8. Златарски В. История на българската държава през средните векове. Т. 1. Първо българско царство. Ч. 1. (Фототипно издание от 1918 г.). София: АИ „Марин Дринов”, 1994.
9. Йорданов К. 1987. Североизточна Тракия – контактна зона в европейския югоизток. –  Втори международен конгрес по българистика. С., 23 май – 3 юни 1986. Доклади 6. Българските земи в древността. България през Средновековието. Изд. БАН, София, 74-83.
10. Йорданов К. 2000. Държавността на траките. – Seminarium Thracicum 4 (Традиция и трансформации на културни явления в древна Югоизточна Европа), 49-70.