Тенгрианство и музыкальное наследие тюрко-монгольских народов

В.Ю. Сузукей
ТИГИ (Кызыл, Тыва)

В архаических пластах музыкальных культур современных тюрко-монгольских народов, несмотря на все изменения и напластования, которые происходили в последующие столетия, продолжают сохраняться многие элементы устойчивого единства, свойственного только этим культурам. Такая многовековая устойчивость, которая не подверглась разрушению на протяжении столетий, позволяет выдвинуть предположение о том, что еще в период их исторической общности, то есть в период степных империй древних кочевников возникла особая музыкальная цивилизация, сформи­ровавшаяся на основе активно действовавшей идеологии тенгрианства.

Наиболее очевидным подтверждением выдвинутого предположения является то, что «многие темы, образы, герои эпоса (сопровождающегося музыкой) и различных музыкально-поэтических жанров оказываются общими и восходят к ранним и поздним кочевникам Евразии[1]».

К тому же периоду, по всей вероятности, можно отнести и формирование, как у тюркских, так и у монгольских народов особого способа освоения звукового пространства «с любовью к густым, гнусавым, насыщен­ным обертонами тембрам… и обилием бурдонных форм организации звукового материала».

Именно для таких древнейших видов и жанров, как горловое пение, эпическое интонирование, игра на хомусе-кубызе-гопузе…, курае-шооре-сыбызгы…, игиле-икили-кылкобузе-морин­хууре и т.д., характерны единые принципы реализации специфических бурдонно-обертоновых[2] звуковых построений, несущих в себе черты центральноазиатской общности. Эта своеобразная по своей структурной законченности и завершенности звуковая система по объективным причинам до сих пор остается не вполне освоенной теоретическим музыкознанием. Сложилось так, что специфика кочевых культур, не оставивших после себя письменных свидетельств, во многом раскрывается или постигается лишь по косвенным даннымили по принципу «отличия от известного». Тем не менее, в этом случае сам звуковой материал – музыка тюрко-монгольских народов – с достаточной степенью достоверности и неоспоримости своеобразного «звукового» документа, выступает как один из источников исторической информации и по этногенезу этих народов. Кроме того, при отсутствии развернутых теоретических обобщений, поражает воображение способность устной традиции не только передавать и воспроизводить специфические принципы освоения звукового пространства, но и способность сохранять и демонстрировать основополагающие принципы звуковой организации внутри самой системы. Каждый раз мы наблюдаем некую своеобразную «устную теорию», самореализующуюся в виде бурдонно-обертонового звукового сигнала (кода).

Рассматривая бурдонное многоголосие «как звуковой эквивалент образа Мирового Дерева» Л.А. Халтаева[i] первой среди исследователей музыкального фольклора тюрко-монгольских народов проводит аналогию между звуковыми соотношениями бурдонного многоголосия и традицион­ными космогоническими представлениями этих народов.

В тенгрианстве представления о макро-  и микрокосме тесно взаимопе­реплетаются (вера в зави­симость жизненных интересов от вмешательства сверхъесте­ственных сил Верхнего, Среднего и Нижнего миров) и являются важнейшей основой, определяющей место человека в объективной действительности и его отношение к этой действительности и к самому себе как к частице этой действительности. Осознание человеком своей неразрывной связи с окру­жающей его природой является одной из социально значи­мых платформ идеологии тенгрианства, в котором был сакрализован механизм управления повседневной жизнью людей. Причем, механизм этот также основывался на анимистических представлениях, связанных с обожествлением природы, почитанием животного мира и грозных сил природы. Предполагалось, что дух-хозяин тайги, земли или воды, которым поклоняются, при благосклонном отношении будут оберегать от неприятностей, болезней и несчастных случаев и охранять семейный очаг. А про­гневить духа-хозяина тайги, земли, воды, огня человек может недостойным поведением, вызывающим, прежде всего, резкое нарушение природной гармонии. Следует отметить, что именно экологичностью, то есть ярко выраженной природоохранительной направленностью идеоло­гии тенгрианства обусловлен и тип мышления, и характер по­ведения носителей традиционной культуры. Этим обстоятель­ством, как мы полагаем, объясняется и то, что центральное место в музыкальном творчестве этих народов занимает образ природы. Воспевание картины окружаю­щей природы – это не результат праздного созерцания (как зачастую было у европейцев), а одно из социальных проявлений идеологии тенгрианства, обусловленных специфическим восприятием обожествляемой природы.

Мифологический комплекс космогонических представлений тюрко-монгольских народов отражает структуру сотворенного кочевником сакрального космоса и позволяет осмыслить незыблемость его нерасторжимой связи с природой. Этот сложившийся в давнюю пору эстетический идеал, образ нераздельности человека и природы, присущ и современным потомкам древних кочевников.

1. Каракулов Б. О перспективах развития музыкальной тюркологии в Казахстане // Тезисы I Международного симпозиума «Музыка тюркских  народов». Алматы, 1994, с. 162.

2. Мухамбетова А.И. Музыкальное пространство тюркской музыки // Тезисы I Международ­ного симпозиума «Музыка тюркских народов». Алматы, 1994.

3.  Сузукей В.Ю. Музыкальная культура Тувы в ХХ столетии. М.: Издательский Дом «Композитор», 2007.

4. Халтаева Л.А. Генезис и эволюция бурдонного многоголосия в контексте космогонических представлений тюрко-монгольских народов. Диссертация на соискание ученой степени кандидата искусствоведения. Ташкент, 1991.



Добавить комментарий