Центральноазиатские хунну, племена, обитавшие на территории современной Монголии во второй половине I тыс. до н.э. и в первые века н.э., до сегодняшнего дня представляют большой научный интерес в историческом и филологическом планах. Они известны благодаря древнекитайским письменным источникам,  где их обозначали этнонимом сюнну. Актуальность данного вопроса, прежде всего, продиктована тем, что хунну принимали участие в формировании алтаеязычного населения Центральной Азии и Южной Сибири, и в первую очередь древних тюрков.

В данной статье освещается проблема, связанная с происхождением тюркоязычных якутов Восточной Сибири, в истоках которых через древнетюркское преломление предполагается участие хунну и в целом древних кочевников степей восточной части Великого Евразийского пояса степей.

Работа подготовлена на основе историографического обзора данного вопроса в якутоведческой литературе и использования обнаруженных автором письменных и археолого-этнографических источников с использованием сравнительно-исторического метода исследований.

Собранные в статье материалы, по мнению автора, показывают, что отдаленные предки народа саха имели определенные этногенетические связи с населением Южной Сибири в период переходного гунно-сарматского времени, когда указанный регион входил в состав раннегосударственного формирования хунну.

Ключевые слова: хунну, древние тюрки, Центральная Азия, Южная Сибирь, Монголия, якуты (саха), этногенез, тюркоязычные племена, гунно-сарматское время, могильник Ноин-Улы, скифо-хуннские истоки.

Reflection of Hunnu times sources in the Yakut culture

Central Asian Hunnu, the tribes lived on the territory of modern Mongolia in the second half of I thousand BC and in the first centuries AD till today are of great scientific interest in the historical and philological planes. They are known thanks to ancient Chinese tribes sources where they were designated by the ethnonym Xiongnu. The significance of the matter is brought about by the fact that Hunnu took part in the formation of Altai language population and first of all of ancient Turki of Central Asia and Southern Siberia.

In this article we consider the problem related with the origin of Turkic speaking Yakuts of Eastern Siberia in which sources through ancient Turkic refraction it is supposed a participation of Hunnu and the ancient nomads of the east part of the Great Euroasian belt of steppes on the whole.

The work is based on a historical review of the issue in Yakut concerning literature, found by the author written and archaeological-ethnographic sources using a comparative-historical method of researches.

The materials presented in the article, according to the author’s opinion, show that the remote ancestors of Sakha people had definite ethnogenetic relations with the population of Southern Siberia in the period of the transitional Huns-Sarmatian time when this region was a part of the early state formation of Hunnu.

Key words: Hunnu, ancient Turki, Southern Siberia, yakuts (Sakha), Central Asia, ethnogenesis, Turkic tribes, Huns-Sarmatian time, Noin-Ulas, Scythian-Huns sources.

 

Введение

Происхождение каждого народа протекает длительное время во взаимообразии разновременных и разнородных процессов. Поэтому в структуре традиционной культуры народа саха, известной по материалам XVII – XIX вв., могут быть выделены разные по происхождению и времени сложные историко-генетические слои. С этой точки зрения процесс складывания якутской этнокультуры можно разделить на два этапа – формативный, «доэтнический» (явление субстратное), выявление истоков этногенеза и реально-исторический, «этнический», в конце которого происходит сложение народности.

В формативном этапе создавались предпосылки возникновения определенных «стартовых» компонентов будущей этнокультуры. Поэтому  истоки происхождения якутов уходят своими корнями в общую региональную культуру ранних кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Эта культура оказала большую роль в становлении современных тюркоязычных народов Сибири и для них начальной точкой отсчета этногенеза стала эпоха «скифо-хуннского» времени. В связи с этим данная статья посвящена рассмотрению влияния древних хуннов в становлении начального «формативного» этапа этногенеза якутов.

Впервые о связи якутской культуры с древними хунну Центральной Азии предположили в 1930-х годах А.Н. Бернштам и Г.В. Ксенофонтов. Так, первый из них к словам хуннского происхождения относил такие якутские слова, как «тойон» и «сюнэ». Причем в слове «сюнэ», означающем «грозный», «величественный», ученый усматривал племенное название самих хуннов (по-древнекитайски – сюнну). «Являясь частью гуннского объединения, – писал он, – якуты составили его северную окраину…»[1. С.53]. В данном случае прямое использование этнонима «якут» («якуты»), видимо, представляется не вполне корректным, т.к. якуты как народность со своим самоназванием сформировались в течение XIV-XVI вв. на Средней Лене.

Г.В. Ксенофонтов связывал хуннов с этногенезом якутов через «отуреченных тунгусских стрелков Прибайкалья», которые, по его мнению, представляли в войсках хунну их передовой отряд [2]. Он тем самым попытался перекинуть зыбкий мостик родства между древними хуннами и предками якутов.

В 1970-х годах о хуннском компоненте в орнаментике якутов высказался известный советский этнограф, крупный специалист в этой области, С.В. Иванов. Он пришел к выводу о преемности якутского арочного орнамента от аналогичного орнамента хуннского времени [3].

В дальнейшем, Е.С. Сидоров, якутский синолог (китаевед), провел сравнительное изучение отдельных слов из языков хунну и тоба (часть китаизированного хуннского населения Северного Китая в первой половине I тыс. н.э.), сохранившихся в древнекитайских письменных источниках, и якутского языка и показал их общее происхождение [4].

На хунно-якутские древнейшие связи посвятил специальную статью известный петербургский археолог Д.Г. Савинов. «Приведенные параллели, – делает он заключение, – обозначают  хуннский  «вклад» на раннем этапе формирования культуры якутов» [5. С.79].  Такова историография обозреваемой проблемы. Из него видно, что в целом решение этого вопроса остается все еще на уровне его постановки, и данная статья признана в какой-то мере продолжить разработку данной темы введением некоторых новых данных.

         Древнехуннские параллели в этнокультуре якутов

Итак, на рубеже III – II вв. до н.э. на северо-западе Центральной Азии и в Южной Сибири завершается период существования скифо-сибирского культурного единства как исторической эпохи. На смену ей приходит переходное время – гунно-сарматская (конец III в. до н.э. – V в.н.э.), определяемое также как хунно-сяньбийская эпоха [6].

Возвысившись из среды кочевников центральноазиатских племен, хунну в III в. до н.э. образовали раннегосударственное формирование, центром которого стала современная территория Монголии. При этом следует отметить, что гунно-сарматский этап фактически во многом продолжил скифское время, но уже на новой ступени – хуннской.

В антропологическом плане хунну являлись «сложным конгломератом, включающим помимо основного байкальского типа антропологические черты северных, южных и западных соседей…».  В серии хуннских черепов из Забайкалья имеются и совершенно европеоидные черты [7. С.234].  Следовательно, они антропологически не были однородными, особенно на окраинах территории своего обитания. Это заметно, например,  на материале могильников Тебш-Уул и Найматологой. При этом костяки из первого отличаются резко выраженными монголоидными особенностями, из второго – европеоидными. «…Люди, оставившие эти памятники,- пишет монгольский антрополог Д. Тумэн, – отличались друг от друга, как скажем, современные якуты и эвенки – от грузин и армян»[8. С.97].  Это означало начало интенсивного смешения, постепенного уменьшения контрастности и формирования, при явном преобладании монголоидного населения, смешанного по происхождению, но монголоидной по облику расы. Сопоставление основных диагностических признаков лицевого отдела хунну и представителей центральноазиатского, а также байкальского типов североазиатской расы показывает, что по абсолютным величинам хунну обнаруживают значительное сходство с монголами, тувинцами и якутами [8. С.91-99].

С другой стороны, как вскользь отмечалось выше до настоящего времени вопрос об этнической и языковой принадлежности хунну остается спорным. Так, в частности Э.Дж. Пуллиблэнк, специально исследовавший язык хунну, пришел к выводу об их енисейском происхождении [9].   «У нас есть основание предполагать,  – писал Г. Дëрфер, – что ни язык сюнну, ни язык европейских гуннов не принадлежат к какой-нибудь известной … языковой группе» [10. С.72].  С другой стороны, Г.Сухбатором разрабатывалась концепция  монголоязычности хунну [11].  С его мнением были солидарны и некоторые советские ученые. Тем не менее, в настоящее время тюркская версия считается наиболее обоснованной. Так, например, один из основателей советской тюркологии Н.А. Баскаков считал вопрос этнолингвистической дефиниции хунну настолько решенным, что в основу классификации тюркских языков положил деление на восточнохуннские и западнохуннские языки [12].   А, по мнению С.Г. Кляшторного, основную массу хунну составляли прототюркские племена, «язык которых был предком современного чувашского»[13. С.182].  Но в целом сомнение в тюркоязычности (или пратюркоязычности) хунну несостоятельны. Такого же мнения придерживался Л.Н. Гумилев, ссылаясь на переводные с китайского материалы Я. Бичурина о близости языков хуннского и  телесского, т.е. древнеуйгурского, части древнетюркского [14].

Переходя к вопросу о возможной истоковой связи древних хунну с предками народа саха следует отметить, что  1930-х годах, как отмечалось выше, Г.В. Ксенофонтов оформил тезис об участии в этногенезе скотоводов Лены «отуреченных» хуннами «тунгусских стрелков» из Прибайкалья. А еще до этого в начале ХХ в. профессор судебной медицины А.Д. Григорьев показал сходство химического состава и формы волос хунну из княжеских погребений в Ноин-Улы с волосами якутов [15].  (Данный могильник расположен в Северной Монголии и был открыт и частично раскопан в 1920-х годах русским ученым П.К. Козловым) [16].

Выше было отмечено значение вклада С.В. Иванова в данный вопрос, обнаруживший хуннским компонент в орнаментике якутов. Действительно в материалах из ноинулинских погребений встречается много орнаментальных мотивов, общих с пазырыкско-якутскими узорами [17].

Некоторые конструктивные и строительные приемы в якутских погребальных сооружениях, близкие к хуннским, отмечены Р.И. Бравиной: «Эти древние элементы прослеживаются в обработке концов бревен для угловых сопряжений надмогильных сооружений якутов, устройстве срубов наземных захоронений… гроб в срубе из плах, наличие «хозяйственного отсека», устройстве срубов, гробы с поперечинкой и перегородкой» [18. С.13].

Хунну постоянно испытывали влияние скифской сако-массагетской среды и в дальнейшем сами оказали на нее существенное культурно-этническое воздействие. В первую очередь этими соседями, по китайским источникам, были юечжи (массагеты), являвшиеся  частью народа сэ (саков). Поэтому ничего удивительного нет в том, что строительное искусство у этих народов имело общие черты, которые так существенно отразились в технике строительства погребальных сооружений в Горном Алтае в пазырыкское время (скифо-сибирская эпоха), тагарских и таштыкских склепов Минусинской котловины (Хакасия) и подкурганных бревенчатых склепов саков Казахстана. На это сходство погребальных сооружений хунну и древнего ираноязычного населения Южной Сибири впервые обратили внимание С.В. Киселев и Л.Р. Кызласов.

Из сопроводительного инвентаря ноинулинских курганов большой интерес представляют круглый низкий стол из цельного дерева на трех ножках, традиция вышивать «тамбурным швом», веер-махалка из конского хвоста с деревянной или костяной ручкой и наконечники стрел со вставками – «свистульками» [19].  Правда, некоторые из них встречаются и у других современных народов Северной Азии, но в общем комплексе все они характерны для материальной культуры скотоводов Лены XVI-XIX вв. Часть этого предполагаемого «хуннского» комплекса составляют некоторые стороны традиционных верований якутов. Так, в частности в хуннское время развивается культ неба, характерный для народов Центральной и Восточной Азии. Это всеобъемлющее почитание неба выражалось в первую очередь в общественных молениях. Сам шаньюй, глава государства хунну, считался земным воплощением божественного неба и официально назывался «танри гуту», сыном неба. По всей вероятности, уже тогда танри, как позднее у древних тюрков (tanqri), выступал как адекватное понятие Вселенной, как синтез всех астральных представлений.

О главном календарном празднике сюнну оставил запись древнекитайский историк Сымя Цянь (III в. до н.э.), который писал следующее: «в 5-й луне съезжаются на большое собрание в ставку шаньюя, где приносят жертвы предкам, небу, земле … небесным духам» [19. С.40].

Весенний якутский праздник ысыах также проводился в период «улуу тунах саҕана», т.е. в пору весеннего летнего молочного изобилия. Праздновался в честь обновления природы, светлых богов во главе Юрюҥ Аар тойоном, олицетворявшем творческие силы неба. Это общественное моление сопровождалось пениями в хороводном кругу и шествием по солнцу и отражало культ солнца и неба. Таким образом, ысыах, как и подобные ему ритуальные праздники у тюркоязычных  народов Южный Сибири, – это типичный культовый праздник возрождения природы, в своем близком варианте существовавший в хуннской  конфедерации. Это, на мой взгляд, доказывается еще тем, что у хунну существовал термин дун-тун. Слово это, впервые встречается в китайских письменных источниках в 296 г. до н.э. в сочетании со словами «молоко коров и кобылиц». В древнекитайском словаре хуннское слово дун определяется  как «молочная жидкость».  В комментариях, датируемых 104 г. до н.э. Э.Дж. Пуллиблэнком обнаружен следующий текст: «Он заведует молочными лошадьми… Он берет их молоко и приготовляет треся (тун) его. Вкус его кислый, но пить можно». В других комментариях говорится о том, что кобылье молоко трясут (тун),  почему таких лошадей называют «лошади тун» [9. С.45].  В «Гуанюне» тун определяется как «кумыс». «Ни тюркские, ни монгольские… ни тунгусские языки, – пишет Э.Дж. Пуллиблэнк, – не имеют похожего на это исконного слова для обозначения молока» [9. С.45-46].  Но между тем в якутском языке есть слово тунах (основа тун) пир, брызгание кумысом во время ысыаха; обилие молочных продуктов; улуу тунах «название молочной пищи весной…» [20.Стб. 2815].   А у хакасов видное место занимает праздник первого айрана тун. Его устраивали в начале июня, когда кобылы начинают доиться [21].   К этому следует добавить, что в дальнейшем после хунну это почитание неба получило распространения у всех последующих этносов Центральной Азии: усуней, сяньбийцев, теле, тюкю (древние тюрки), монголов.

Таким образом, скифо-хуннские (в данном конкретном случае − гунно-сяньбийские) истоки, которых условно можно назвать «центральноазиатскими», в этногенезе народа саха представлены немногочисленными якутско-хуннскими культурными параллелями. Но при этом следует учесть мнение  Д.Г. Савинова о проявлении «хуннского компонента в древнеякутской традиционной культуре не только многочисленны, но и разнообразны» [22. С.66].  К этому компоненту Д.Г. Савинов включает орнамент, дохристианские якутские захоронения в деревянных гробах-колодах, помещенных в прямоугольный сруб с выделенным отсеком для предметов сопроводительного инвентаря, точно повторяющие устройство хуннских внутримогильных сооружений; костяные насадки на черешках якутских железных наконечников, костяные накладки лука хуннского типа, антропоморфные фигуры на якутских кумысных ковшах, обычай класть в погребения китайские монеты – чохи у якутов, восходящий к хуннскому времени. При этом,  если исходить из признания определенного родства части хунну с носителями культуры плиточных могил Монголии и Забайкалья, являющихся континентальными монголоидами (жившими издревле на востоке и в центре Монголии), то ранне хуннская среда, возможно, представляла конгломерат из общей алтаеязыковой среды, но в дальнейшем с преобладанием именно пратюркского комплекса. Следовательно, они являлись частью местного автохтонного центральноазиатского населения (например, хуньюй, проживавших во II тыс. до н.э. на южной окраине Гоби) [23]. Видимо, поэтому эта «центральноазиатская» традиция в истоках этногенеза скотоводов Лены проявляется также в их антропологии.

         Заключение

Таким образом, культура хуннского  времени оказала существенное влияние на формирование древнейших «стартовых» основ якутской культуры, но это влияние было опосредственным, эпохальным. В этом плане скифо-хуннское время как бы подготовило площадку для строительства нового этнокультурного здания – древнетюркской эпохи. Многие культурные образцы, созданные скифо-сибирской и переходной гунно-сарматской эпохами, стали истоками формирования культур будущих тюркоязычных народов Южной Сибири и Центральной Азии. В якутском культурогенезе, как выше попытался осветить, с этим периодом связан его наиболее архаический южный пласт, определяемый мною как скифо-хуннский.

Заключая,  приведу мнение Д.Г. Савинова о том, что «.. если мы хотим представить себе хотя бы приблизительно этнографический облик культуры населения северных районов Центральной Азии и Южной Сибири до образования Древнетюркских каганатов (до VI в. н.э. – А.Г.), очевидно, следует в первую очередь обратиться к якутской палеоэтнографии» [5. С.82].

А.И. Гоголев

Литература

1.  Бернштам А.Н. Происхождение турок // Проблемы истории докапиталистических обществ. – 1935. – № 4-5. – С. 53.
2.  Ксенофонтов Г.В. Ураанхай – сахалар. – Иркутск, 1937. – С.106.
3.  Иванов С.В. К вопросу о хуннском компоненте в орнаментике якутов // Якутия и ее соседи в древности. – Якутск, 1975. – С.174-183.
4.  Сидоров Е.С. Этюды по сравнительно-исторической лексике якутского языка //Советская тюркология. – 1985. – №3. – С.53-63.
5.  Савинов Д.Г. Дотюркский пласт в палеоэтнографии якутов// Сибирский сборник – 2. – СПб., 2010. – С.79.
6.  Худяков Ю.С. Археология Южной Сибири хунно-сяньбийской эпохи. – Новосибирск, 2006.
7.  Алексеев В.П., Гохман И.И., Тумэн Д. Краткий очерк палеоантропологии Центральной Азии // Археология, этнография и антропология Монголии. – Новосибирск, 1987. – С. 234.
8.  Тумэн Д. Антропологическая характеристика хунну Монголии // Древние культуры Монголии. – Новосибирск, 1985. – С.97.
9.  Пуллиблэнк Э.Дж. Язык сюнну // Зарубежная тюркология. – Вып.1. – М., 1986. – С.29-70.
10.  Дëрфер Г. О языке гуннов // Зарубежная тюркология. – Вып.1. – М., 1986. – С. 72.
11.  См.: Коновалов П.Б. Некоторые итоги и задачи изучения хунну // Древние культуры Монголии. – Новосибирск, 1985. – С.48 – 55.
12.  Баскаков Н.А. Введение в изучение тюркских языков. – М., 1968. –С.134.
13.  Кляшторный С.Г. Гуннская держава на Востоке (III в. до н.э.) // История Древнего мира. Упадок древних обществ. – М., 1982. – С.182.
14.  См.: Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. – Т.1. – М.; Л., 1950. – С.214.
15.  См.: Никифоров И. Волосы гуннов преподносят сюрпризы // Химия и жизнь. – 1970. – №11. – С.54 – 55.
16.  См.: Полосьмак Н.В. Ноин-Ула – неизвестные страницы в истории хунну // Наука в Сибири. – № 49. 20 декабря 2012. – С.4.
17.  См.: Руденко С.И. Культура хуннов и ноинулинские курганы. – М.; Л., 1962. – Табл. XXXIX, XLI; Гоголев А.И. Историческая этнография якутов. (Вопросы происхождения якутов). – Якутск, 1980. – С.25, табл. III и др.
18.  Бравина Р.И. Погребальный обряд якутов как историко-этнографический источник XVII-XIX вв. / Автореферат дисс.на соиск. учен.степ.к.и.н. – Л., 1983. – С.3 – 26.
19.  См.: Таскин В.С. Материалы по истории сюнну. – М., 1968. – С.43.
20.  Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. – Изд. 2. – Л., 1958, стб. 2815.
21.  Бутанаев В.Я. Хакасский праздник тун пайрам. Препринт. – Новосибирск, 1983. – С.3-5.
22.  Савинов Д.Г. Археологические материалы о южном компоненте в культурогенезе якутов // Северо-Восточный гуманитарный вестник. 2013. №2 (7). С. 66.
23.  См.: Крадин Н.Н. Империя хунну. – Владивосток, 1996; Минаев С.С. О дате появления сюнну в Ордосе // Проблемы хронологии в археологии и истории. – Барнаул, 1991. С.26-32.

 

Сведения об авторе:

Гоголев Анатолий Игнатьевич, д.и.н, профессор кафедры всемирной истории и этнологии СВФУ им. М.К. Аммосова, вице-президент Академии наук РС(Я).  Служебный адрес: 677007 Пр.Ленина 33, e-mail: anrsya@mail.ru., 39-06-67, 33-57-17.

Anatoly I. Gogolev

Doctor of Historical Sciences, professor of subfaculty of World History and Ethnology of North-Eastern Federal University, vice-president of Academy of Sciences of the Republic of Sakha (Yakutia)

Address: pr.Lenina 33, Yakutsk, 677007, Russian Federation,
e-mail: anrsya@mail.ru

____________________________________________________________________________________________________