Если все время говорить о возвращении к истокам, то можно прослыть ретроградом. Но иногда за стремлением к истокам скрывается стремление к новому и индивидуальному. Когда об этом говорят архитекторы, то становится ясно – истоки для них не повод, чтобы культивировать прошлое и уж тем более, слыть ретроградом. Архитекторы – самые прагматичные из художников, и вряд ли будут отрываться от реальности даже из самых патриотических чувств. 

В случае с казахскими архитекторами мы видим ситуацию, когда за 15 лет появилась не только новая столица, но произошел уникальный случай, когда Астана подобно суперскоростному поезду перенесла казахстанцев в XXI век, а архитекторам дала колоссальный опыт не только проектирования и формотворчества, но опыт переживаний национальной идентичности и опыт осмысления своих истоков. Когда Серик РУСТАМБЕКОВ рассуждает о пассионарных взрывах народов, то я понимаю, что Астана появилась в результате такого взрыва. Не может появиться новая столица без пассионарных личностей, а сам этот взрыв подобен ускорителю мышления, необходимый народу для возрождения своей государственности и осознания собственного места в мире.

Жаль, что наш разговор состоялся в самый последний вечер конференции. Задавать серьезные вопросы во время праздничного ужина казалось неуместным, но другого времени не было. А не взять интервью у человека, который является одним из разработчиков генплана Астаны, президентом Международной ассоциации архитекторов и консультантом проекта «Земля Олонхо», было бы опрометчиво. Серик Рустамбеков обладатель множества разных регалий, но как любая творческая личность, он продолжает искать свое, и тенгрианское мировоззрение рассматривает, как источник возрождения уникального и индивидуального в архитектуре.                    

– Серик Исаевич, Ваши впечатления от конференции? Получили то, что ожидали?

– Конференция меня очень вдохновила. Потому что те, кто специально не занимаются вопросами тенгрианства, смутно представляют себе тенгрианство, как учение и систему философских взглядов, и даже, как религию и мировоззрение. Я не историк, у меня нет систематизированных знаний об этом предмете, но эта тема мне близка, потому что как любой творческий человек, я хочу найти что-то свое. В этом стремительно меняющемся мире, где глобализация затронула все сферы жизни, включая искусство и культуру, растворяются те остатки самобытного и уникального, которые отличают каждый этнос. Поэтому сегодня идентификация культур, самоидентификация этноса приобретают особую актуальность.

Почему я говорю о творческой сфере? Потому что сейчас трудно придумать что-то новое, конкретно в архитектуре. Архитектура все больше превращается в скульптуру. Если раньше архитектурные сооружения создавались в пределах тех возможностей, которые позволяли строительные технологии и материалы, то сейчас вообще нет никаких сдерживающих факторов. Можно километровые пространства перекрыть, а километровые небоскребы уже строятся. Архитектура все больше интернационализируется. Очень редко мы видим образцы архитектуры, где присутствует национальная самобытность. Нам, как молодому государству, хотелось бы создать что-то такое, что отличало бы нашу архитектуру от других.

И тогда сама жизнь заставляет искать свои истоки – откуда мы, кто мы и в каких формах мы творили? В каких жилищах мы жили? Какие у нас были памятники и архитектура? Именно эти вопросы дают ответы на вопросы формотворчества.

– Можно сказать, что Вы с коллегой Сагындыком Джамбулатовым первооткрыватели в современной тюркской архитектуре?

– Есть в Казахстане отдельные образцы современной архитектуры, которую создали их авторы, вдохновляясь древними источниками. Есть современные здания, в которых можно уловить какие-то национальные черты. Идет поиск самобытного.

– С другой стороны, сегодня никто особенно не стремится создавать архитектуру с национальным колоритом. Нет ведь современной украинской или русской архитектуры. В общем-то все европейское.

– В лучших произведениях Кендзо Тангэ, Кишо Курокава, Кикутаке можно увидеть японскую самобытность. Казалось бы, такой распространенный предмет потребления, как японский автомобиль, но даже его трудно спутать с корейским.  Особенно в интерьере японский дизайн ни с чем не спутаешь. Все-таки Япония была очень закрытым государством и как бы законсервировалась. Поэтому национальный стиль, в том числе в строительстве и архитектуре, имеет у них большие традиции.

Вы сейчас упомянули о русской и украинской архитектуре, но и там сохранились образцы народного творчества. Русское деревянного зодчество, которое особенно ярко проявилось в Кижах.

– Как это проявляется в современности, в каменных строениях?

– Позже в XIX веке русские архитекторы выработали свой стиль, так называемый русский классицизм, где переосмыслив достижения западноевропейской архитектуры, переложили его на русскую почву. В начале XX века такие великие архитекторы как Щусев, Жолтовский создавали оригинальные произведения, причем опираясь на русский классицизм и на русский модерн. В пропорциях, элементах отделки можно увидеть мотивы русского деревянного зодчества.

Если вернуться к нашей теме, то к сожалению, не сохранились те образцы архитектуры и те города, которые создавались во время расцвета империи Чингисхана или во времена Гуннской империи, Тюркского каганата. Они сравнялись с землей. То же самое произошло в Казахстане. Города и здания, связанные с периодом расцвета Золотой Орды, практически сравнялись с землей. Особенно Сарай Джук и Отрар – город ученых, философов, откуда произошел Аль Фараби. Знаменитая Отрарская библиотека была уничтожена Чингисханом. Город был сожжен после длительной осады.

Сегодня в этой Южно-Казахстанской области на месте огромного городища ведутся многолетние раскопки. Огромное городище есть в Кызыл-Ординской области, где до сих пор находят остатки городской канализации, водопровода. По тем временам это были очень развитые города. Но как они выглядели? Никто не знает. Единственное, что сохранилось – это захоронения царствующих особ, предводителей племен. В Карагандинской области Казахстана в отличном состоянии сохранился мавзолей Джучи-хана – старшего сына Чингисхана. Там проводились исследования, реставрационные работы.

Подобные памятники XIV-XV века существуют, но все-таки это специфическая архитектура. А какими были дома, светские здания? Есть отдельные гипотезы, отдельные реконструкции, но тем не менее, традиции строительного искусства утеряны. Единственный сохранившийся крупный памятник – это мавзолей Ясави в городе Туркестане. Он был одним из проповедников ислама.

-Насколько такие памятники связаны с тенгрианством?

– Кочевая цивилизация она совершенно уникальна, но очень мало сохранилось памятников архитектуры той цивилизации. Значит произошел колоссальный разрыв. Мы знаем по истории, что происходят пассионарные взрывы, когда относительно небольшие народы возвышаются над всеми, завоевывают страны и народы, а потом происходит упадок. История всегда циклична. Сейчас идет подъем из той пропасти, в которую свалилась вся кочевая цивилизация.

– Вы ощущаете это?

– Да. Уже сама эта конференция говорит о том, что потомки древних кочевников хотят до конца осознать – что это было? Как могла быть создана эта империя без стройного мировоззрения, без духовной общности и общих ценностей, которые их объединяли? Просто грубой силой, под страхом смерти невозможно создать такую империю. Весь этот огромный тюркский мир объединяла общая философия, общие представления о жизни, о природе, морально-этические принципы. Они создали великие города, которые исчезли.

Понять, осмыслить и на этой основе создать новое. Все-таки сейчас началась фаза подъема. Сейчас возрождается самосознание, так называемых, малых народов России, этого тюрко-язычного мира, осколка великой империи. Без осознания самого себя и возвращения к своим истокам, они просто исчезнут. Ценность этой конференции состоит в том, что мы понимаем – есть историческая общность и она оставалась всегда. Поэтому необходимо создать новую духовную общность на основе этого мировоззрения. Пусть это будет не религия, а система ценностей, которая повлияет на культуру, искусство и на политику.

Сегодня один из выступающих, если не ошибаюсь, Вячеслав Абаев, поставил под сомнение применимость слова «религия» к понятию тенгрианства. Я бы тоже не назвал тенгрианство религией. Мы видим не просто систему морально-этических ценностей, но и все ритуалы, ключевые формулы, которые задают все нормы жизни. В данном случае это мировоззренческая система о природе, о человеке, месте человека в природе и понимание того, что все-таки мы связаны с космосом.

Елена ЯКОВЛЕВА.   Якутск- Улан-Батор.